Читать «Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице» онлайн - страница 221

Ах, Бася, на свете столько смертей, и все они порой настигают нас так нежданно… Ты была совсем еще молодой, Бася! Ты должна была выбрать себе другую госпожу! Тогда твоя судьба сложилась бы легко и счастливо, а не сплелась навек с темной долей непризнанной московской царицы… Марине давно казалось, что она, как черная вестница, приносит смерть или несчастья всем, кто любит ее. Быть может, отогнать от себя и последнего защитника, последнего друга – Федора? Нет, она пообещала ему бежать вместе, на распятии клялась! Значит, так тому и быть.

Но разве можно позволить, чтобы Хелена повторила судьбу Барбары? Нет, пусть она лучше уезжает со своим коханым и будет счастлива. А если позволит Господь, то встретятся они в Литве, у Богородицы Ченстоховской. Но это будет уже совсем другая история…

* * *

Гриша Пастильников частенько сокрушался о том, что честной торговлей на Руси не забогатеешь – со всех сторон прижимают, взяток требуют, грозятся то лавку прикрыть, то и вовсе погромить. Уехать бы от дьяков да поборов – хоть бы на Дон, в вольные казачьи станицы, где умельцев всяких приветно встречают, хоть в Украйну, в Киев-град над Днепром, – там, сказывают, тоже люди православной веры, хоть и Литва… Думалось еще – в Сибирь двинуть, там земель свободных много, а торговые гости рассказывали, что при смелости да умении на тех землях купецкие прибытки быстро растут! Да только ремесло у Гриши выходило больно не сибирское: где ж там, в Сибири-то, яблок сладких наберешь, да ягоды-клубники, да смородины, чтоб в пастиле запечь? Разве что с клюквой да с морошкой попробовать… Словом, Сибирь пока на последнем месте стояла.

И Алену-красавицу с собой хотел увезти, вестимо, избавить ее от доли бесталанной, от постылого монастырского сидения. Коли б не это – нипочем бы сняться не решил.

Но одно дело думать и говорить, а совсем другое – делать… Когда прибежала к нему Аленка и сказала, что собираться в дальнюю дорогу нужно прямо сейчас, Пастильников весь как-то обмяк, не нашелся что сказать и все ходил да ходил по лавке, все ощупывал каждый ларь, каждую полку с товаром, а потом и вовсе в сад вышел – на яблоньки свои смотрел, что уже листвой зеленой, нежной оделись…

Жалко ему было и дома, и лавки, и особенно сада яблоневого… Стал Григорий каждую яблоньку гладить да шепотом с ними разговаривать, словно с девушками-красавицами. К стволам шершавым щекой прижимался, ровно к гладкой девичьей коже. Смотрела на это Аленка и чуть не заплакала. Потом подошла к Грише, обняла, по голове его, словно ребенка малого, погладила. Тихо сказала:

– Оставайся здесь, Гришенька, коли так…

– А ты, Аленушка?

– А мне в Коломне нельзя оставаться… О прочем меня не спрашивай – сам догадаться должен.

– Неужто Маринка из башни убежала? – изумился Пастильников и даже по лбу себя хлопнул.

– Не убежала, сидит сердешная… – поспешила закрыть ему ладонью рот Алена. – И ты, Гришенька, только то знай, а про остальное не расспрашивай, и даже о том, о чем не спросил, – молчи. Лучше либо в дорогу собирайся, либо так и скажи мне: «Не поеду я!» Я все пойму… Я в последнее время куда как понятливая стала…