Читать «Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания» онлайн - страница 126

– Бери Слона, брателло! Дуй до ближайшего лабаза и купи побольше водки. Будем на «базе» печень жарить…

С молчаливым пареньком, выделенным мне в провожатые, я с облегчением умчался подальше от места заклания. Тот, кто считает, что русские медленно запрягают, грубо ошибается. Он просто никогда не ездил с русскими за водкой. Мы поплутали на Слоне по серым, изъеденным поземкой дорогам и вышли на магазин, где вместе со съестным торговали керосином, мышеловками и тайваньскими презервативами, «Мягонькой» в сельском лабазе не оказалось – несколько ранее ее запасы распатронила карательная рота под началом «стеклянного» старика, зато еще было в изобилии другой водки, с более тривиальным, но не менее нежным названием: «Беленькая». Я купил скромных восемь бутылок.

На заимке готовились к пиру горой. Толян уже сторговался с Петровичем, который отдавал нам козочку и половину лося. Выправили надлежащие документы – на тот случай, если нас остановит на обратном пути милиция, – и сделку, согласно охотничьей традиции, теперь предстояло обмыть. Посему на огромной, черной от копоти сковородке дядя Коля-африканер, зажав в углу рта вонючую сигаретку, жарил в каптерке на портативной газовой плитке печень, обильно сдобренную крупно нарубленным луком и черным перцем. Перемешивая печень, он ловко орудовал финским ножом как поварешкой, и я заметил, что на правой руке с лаконичной татуировкой «Раб КПСС» у него не хватает указательного пальца. Поймав мой заполошенный взгляд, мэтр тульского сафари демонстративно потушил о стальную ладонь домусоленную сигаретку и, поигрывая обрубком пальца, мило пошутил:

– Медведь откусил!

За окном сгущалась почти полярная ночь. Толян и Петрович, словно главы двух государств на светском рауте в дни саммита, по-путински вразвалку, торжественно вошли в столовку и ввели за собой свои команды.

На столе наподобие чугунка для поджаривания грешников чернела необъемная сковорода. У электрической печки восторженно отогревался Серега, развернувший розовым веером пальцы ног. Рядом, на колченогой тумбочке, водрузили спешно промытые граненые стаканы и китайские чашки в яркий горошек с отколотыми ручками. В газетном кулечке доставили алюминиевые ложки и вилки, все жадно их расхватали: какой добытчик без оружия? Когда я вгляделся в доставшуюся мне выщербленную ложку, то с удивлением обнаружил на ней надпись-наколку выдолбленную, видимо, в качестве завета грядущим поколениям финкой кого-то из предшественников-охотников. «Лови, сука, мясо!» – любезно рекомендовал безымянный доброжелатель.

И пир победителей пошел горой! Знак к его открытию подал, естественно, Петрович, который поднял китайскую чашку с водкой и прокричал незнамо отчего на чисто мандаринском наречии:

– Кампай!

«Беленькая» оказалась, надо признать, весьма кстати. Ее пили и за охоту вообще, и за егерей поочередно, и особо за Толяна как за главного спонсора мужской забавы, и лично за премудрого Петровича, и даже за выжившего в снегах, несмотря на капризы суровой природы и полное отсутствие рейтуз и кальсон, Серегу… Печень же дяди Коли-африканера, как и следовало ожидать, вызвала у публики бурный гастрономический фурор. Пригревшийся у калорифера, окончательно вернувшийся к жизни, умиленный Сережа мурлыкал, как кот, щурясь на лампу без абажура: