Если въезжаешь на поездеОборотясь назад(хлеб свой последний торопливо глотая)Незаметно начнется лагунаИ посрамленные лгуны смолкнутВидишь, уходит в ширь морясерп этот —призрачный город мгновенный(уверен, не более года продлится мгновенье)Город-виденье,белые башни-домны,в которых, наверно, пыль отвергнутая поети не Duomo, а Mestreи не предместье Венеции,а истинный город-пилот.Сейчас в последний раз развеется дымперед неясными вокзальными стеклами,где поезд твой смолктам поезда красоты – транспорт спасенья,но Венеция сонм повторений, не способный уже улететьА здесь рассеяться скорбно согласныйтот скульптурный, не тронутый вечностьюэкологически чистый дымчто удержит его кроме краснойкраски-каймы на трубахВсе дымы-побратимыисчезание их – начало воспоминаний,где дымы обратимы,акварельное грязное пятнышко байкальского горизонтаразрастаясь цвететгде по граду иномулюди бродят рядясь в кафтаныиз желтого меркаптана-туманажитель тот прежний влечется в наш деньи нехитрым перышкомистрeбимым мгновениемв утицу каждой улицы —венецианской заводипод молчаливое днище моторной лодки сойдет.Лишь несколько лиц опечаленных оставили отпечаткив фотопластинке оплавленногоплазменного стекласпутников,тех, кто сошел у озера без горизонтана пол-пути к Венеции,к испарившимся венериным циркам.Не оправдаемся, если забудуотсвет небесный этот, снятый с обоевс дагерротипов содранныйглянец за глянцем…Посланец… он улыбнулся, крыльями посылая приветбыли заняты руки, он нес, какстатуэтку, нечто с обломленнымируками, с пробитымносом и ртомон скрылся мгновенно в проломе,что уходом своим в Москве оставила тыотсвет лица моего здесь еще загорал в боковом окнепред ликами пылинок событийиз областей ничтожестврябинок наперстков…Нашарить за спиной разбитую пепельницумраморной отстоявшейся водычтобы стряхнуть туда и отжать этот пепелвлажный пронесшийсясквозь стекло
РИМСКИЙ АПРЕЛЬ
А. Сергиевскому
Через восемь лет, а не восемьдесятВстретил ты меня на вокзале TerminiВ полузимней куртке своейИ не так уж много минуло,Это все ж обозримый срок.Православная Пасха,и прохладная римско-праздничная веснаИз Милана, с севера милогоЯ приехал в эту южную сторонуЗдесь в квартире твоейоперенные ставни высоких оконнеподвижные со световыми щелямисо времен картины ИвановаСловно тот же свет, да не тот же мирили только пригород мира – Римили города профиль – невиданный Гоголь-Рим?Столько лет мы блуждали за прообразом мираи в разреженном римском метро…и Петро с Украины вдруг заходит в твой домЭто узнанный Рим,где расставлены всепо своим векам,по своим местамв добровольном зверинцечетвероногих арок,колонн и форумовРим незрим,он закрыт от наспотому что глядимся сейчас мы друг в другаи неузнаваемы незнакомые лицаВ высотеНа соборе Петра,на известняке cupolaя могу лишь прочесть “Здесь были Николаи Василий из Городца”.Не увидим, как спускаются в скриптпод пенье псалма,но поем мы, не узнавая, со всеми.И неузнаваем, но светел мир в пасхальную ночьэфиопы под марлямирядом со стволами зелеными лилийи из прошлого лица над огнями свечейих когда-то с земли нашей смыло пламенем,значит в пламени их надо искатьЕсли здесь каждый камень-хлеб,что преломлен и порист в векахРим незримый – это люди вокруг,что сейчас ускользают —Мы не видим мгновение ока их…Но того, кто странником восемь лет все шел по вагонам…Мы узнаем по отблеску света земного в глазахЕсли он губами и порами брошенный хлеб проницали лишь видел как все вокруглюди бедные живут напоследок.
