Семитомник твой —Ствол застенчиво выступает из тьмывослед за другим стволомЛес становится снова деревомПоле горизонтом безграничную обозначает страницуС чистого листаМы считываем твой снегСловно одна снежинка…Тает – не таетНо именно таНам остается как словоТвое
* * *
памяти Алеши
где-то под аркой тогда —открытой из поля в поле —названных Соловьиным проездомрядомбелая голубая ячейка-плитка на стенедомаи неправдоподобное чудоавтомат-телефон кажется он так назывался?от той отлетевшей плиткия говорил с тобою тогдаиз голоса в голосв комнату твою на высотегде-то в середине 80-х…в мае в один из дней твоего рожденьявспомнил сейчас… потому что прочел у Кавафисаупоминанье об Аполлонии Тианскомверно…я тебе подарил «Жизнеописание Аполлония»был я единственный, кто пришел тогдак тебеты отвечал вкрадчивочто день рожденья не празднуешьно если зайдешь буду радначал читать ты с тех поржизнь Аполлонияв которую я перестал заглядывать уже в лифтеи затем не смотрелпотому что она в надежном взореи читаешь ее только тытеперь ты ушел – и я знаючто книга открыта и мнепросто теперь я могу приподнять эти строкиполные тайн и чудесНо что есть не стоящие одногослова истинного другогочудеса и тайны?и все же все то, что хранили глаза твоина оборотной стороневзгляда —попробуем собирать – твое зрениерассеянное для нас(пусть на странице описания жизни)затерянное среди ясеневской листвыПрикрывая глаза, я отчетливо вижу твой свет.
ФОТОГРАФИЯ
Белого превыше собора – в неботвой падает взорнет у паденья, паренья такогоднаангелы не падают в неботы сейчас – именно то, что ты видишьзначит мгновенно мы совпадаем– головокружительна глубина —взоров падением в небо все выше —все внизтам где бороздысанных полозьев узориль самолетные межидай говоритьперечитьвсе здесь едино но не однобезмолвие нынешнее твоетам за самолета пахотой, пахтойсреди бела инея небо еще синейотрешенность совместна нашано предначертано мне иноеотделяясь словно во снеуходя белогривыми величественными садамифигурами накрененными на краю балюстрадуклонение в это время невесомости взглядаблагодарностьза видимое твое безмолвиеединокровности новой сродни
Из книги «Месторождение»
ПОЕЗДКА НА ОСТРОВА
– Ah! Seigneur! donnez-moi la force et le courageDe contempler mon coeur et mon corps sans dégoût!
C. Baudelaire. «Un voyage à Cythère»
«… на “ferry” поплывем»– так они проговорили?да, не на Киферу… лишь созвучие…словно исполняется обещанье уже забытое —поездка на острованаверное, почти блаженныхплаваньена этот остров Кеджо? – так кажется?да, мы плывем на Cozy-island —от берега песчаного пойдемгде у гостиницы силуэт пробитый Афродитыв плоском гранитесквозь который видныморское солнце и край далеких острововоктябрьское скольженьепо волнамв Восточно ли Китайском или Желтом моревсе обещания исполненымы движемсямы неподвижнына пароме словно в ладье с огнями по бортампамять прерывается в этом томительноммутно-зеленом мореда, на острова блаженных…«А вот и остров Кеджо…»рождался он из моря, как призрачный наростпод звук мотора с перебоямикак точка мечты разросшейся вдруг до огромной правдыобитаем все-таки, заселен этот остров-портпустоты знобкие Кореи:между сопок, между деревьев, между людейпрохладно как-тозябкопод ветроми взгляд кружится меж дальних сосенспускаясь к морюно посредине острова есть снова острови там на сопкеобнаженнойПреувеличенный заведомона осеннем взъерошенном склоневздыбленный танк сквознойчерез который единственный вход туда…то не был лагерь смертилишь место ожиданья скорбного (под эгидою ООН)окончания войныкогда умчит на родину китайцев-северянчерный паровозкакзавершение того темного входа в танкза две недели… до твоего рожденьяначалась неведомая война в Кореевойна для нас почти что нереальнаяи вот историю здесь играют манекеныпока живые люди заняты другимНа парашютах вероятно опускалисьна берег скудный этих острововнакапливались как отдаленный лес на сопке полуголойи с надписью POW (Prisoners of War?) на спинахвступали в действие на мягких лапахвосстания здесь происходилипредставлены на диарамегде неживые люди переходят в фрескунезаметноподзвучены живыми голосамиподкрашены ненатуральной кровьюГоворящие куклы изображаютлагерную историюобъемом в 120 тысяч жизнейдля нас истории той не былоона не более живачем эти силуэтыпереползающие по проволоке над пропастьюиз памяти диарамы извлекаемы лишь они – немыеманекеныпутеводный маршрут по холмуслепок тех слепых голосовв репродукторах черной бумагипропавшие в окопахследящие сквозь амбразуруза нынешней морскою синьюлишь за брезентом бывшего лагерноготеатра-шатрапод ногоюразбито живое стеклоразделенное на несколько осколков, как море этоили островагде плавают свободно отражаясьнебо безмятежное сосны и чьи-то лицана террасах горы, гделагерь был когда-топод открытым солнцемС той стороны на склоне срединных горвидны «Райские острова»на выходе у моря другогоЗдесь хижина на берегу,ручей негласно впадает в мореи шубертовская тишинасловно нечаянно сгравировали сюда горно-немецкийвоздухв этот край древнихрыбачьих сетейИстория вползает в географиюНочью возле стен гостиницынеясное сиянье доходит у песка морского надбезвидным горизонтом —то острова Цусима
