Читать «К другому берегу» онлайн - страница 120

Евгения Георгиевна Перова

– Лёш, а сапоги зачем? Тоже в Москву повезем?

– Это отцовы! Нет, не повезем, куда. Сейчас, зарисую быстренько. Они выразительные очень.

И правда, как живые. Марина словно всего человека увидела – вырос из сапог расплывчатый образ невысокого мужичка, носатого и вихрастого – на Суворова похож, вот что. Лёшка зарисовал, головой покрутил – ничего, хорошо. Оглянулся, увидел, как Марина на него смотрит, хотел было подойти, но остановился и опять – рисовать:

– Вот так посиди, ладно?

Раз, раз – начеркал, посмотрел: нет, не то, не дается. Такое у нее сейчас выражение лица было – и упустил. Ладно, можно позу поймать. Сел на пол, карандашом чиркает, ничего уже не понимает, только командует:

– Эту руку вот сюда подвинь!

– Правую?

– Правую… левую… не знаю! Вот эту! А эту – сюда. Ты можешь сделать рукой вот так!

– Как – вот так?!

– Да не знаю!

– Так? Еще так могу…

– Вот-вот-вот… Назад откинься!

Ну, все, замучает теперь.

– Ладно, пусть так…

И смотрит в задумчивости.

– Лёш, ты что хочешь сделать-то, ты скажи. Я так и сяду.

– Марин, если б я знал, что хочу, давно бы сделал. Знаешь, ты просто подумай там что-нибудь свое, а я порисую тебя, ладно? Вдруг поймаю.

«Что ж ему надо-то? – думала Марина. – Если он и сам не знает, как я пойму? Никак». И просто смотрела на него – любовалась: глаза горят, волосы разлетаются. Волосы у него жесткие, длинные, непослушные, распадаются на два крыла надо лбом – когда пишет, тесемочкой перевязывает. И правда, чем-то он на Серова похож. Только темный и глаза черные. А руки какие! Сильные, видящие – сами работают, пока он смотрит. Ага, смотрит – как на композицию из фруктов. Обо всем забывает, когда пишет. И вдруг спросила:

– Лёш, а когда ты первый раз влюбился?

– Как когда? Ну вот, с тобой…

– Ты что хочешь сказать?.. Да ладно тебе! За тобой девчонки всегда бегали, Танька рассказывала.

– Танька ей рассказывала… Что она знает, твоя Танька!

– Ну, давай, колись.

– Марин, да это все не то было. Это так, гормоны играли. Слушай, а у кого такой рассказ есть, у Бунина? О любви и влечении?

– Да, «Натали». Меня он тоже поразил: я не могла понять, как же герой так может – одну любит, а спит – с другой. Как это можно разделить?

– Так и можно. Я знаешь в кого влюблялся? В портреты.

– В портреты?

– В красавиц на портретах. И так влюблялся! Репродукции у меня над столом висели…

– Надо же, какой мальчик был романтичный! А кто тебе нравился?

– Жанна Самари Ренуара, «Незнакомка» Крамского. А больше всего, знаешь кто? Царевна-Лебедь Врубеля. Это такое потрясение было! Мы с классом ходили, и я у Врубеля застрял. Сначала Демон меня поразил, потом – Пан, а когда Царевну увидел, все, погиб. Еле меня увели. Она мне снилась. Я когда в эти глаза взглянул, со мной что-то такое сделалось… не знаю. Я столько раз туда ходил, смотрел: не понимал, как это сделано! У других понимал, а здесь – нет. Мне кажется, с этого и художник во мне проснулся, с Врубеля. А потом Фешин! Я уже постарше был, когда его живопись увидел, даже сам писал что-то. Выставка была в Ленинграде, я специально поехал.