Читать «Аппендикс» онлайн - страница 63

В другой раз полушепотом она поведала ему о подземных коридорах, в которых бесследно пропал не один человек.

Сутенер, каждый день обходящий комнаты, приметил его и позвал выпить по соседству.

– Тебе нравится Габриелла?

Флорин шумно сглотнул.

– Ну-ну, не смущайся, сговоримся, если не хватает, – успокоил его сутенер.

Одышка, сбивчивость бытия. Кто бы мог когда-нибудь подумать, что Флоринел, этот примерный ученик, ответственный сын, муж и отец, будет сидеть за столиком с сутенером? Он был здесь просто от усталости, из равнодушия, – хотел ответить Флорин, но потерял нить разговора. Кончились деньги, и хотелось есть. От воли, изношенной до лоскутов, пора было избавляться. В век, когда билет на самолет стоил примерно столько же, сколько ужин в пиццерии, когда каждый день стада мигрантов, развлечения ради перемещаясь из стороны в сторону, молниеносно скакали по давно не паханным полям культуры и выносились из Сикстинской капеллы, Уффици и Лувра, словно саранча в сахарной пудре на конвейере, у него не получалось добраться до места, которое было практически за углом и когда-то было его домом. Вяло он понимал, что оказался в некой точке невозврата, что выпал за горизонт событий, но уже не делал попыток сопротивления. Его прошлое (Флоринел на лошадке, Флоринел на надувном матрасе, Флоринел на коленях у отца, Флорин – юноша, отличник и упрямец, объездивший все раскопки и облазавший все архивы, Флорин в свадебном костюме) отходило все дальше. Пожалуй, оно принадлежало уже кому-то другому, и сам он себе был так же знаком, как совершенно чужой человек.

Нравилась ли ему Габриелла? Она нравилась ему, как что-то неправильное, как нарушение, которое с некоторых пор царствовало над ним и постепенно, почти незаметно отвоевывало пространство у всего понятного, ясного, незыблемого. Земля тряслась, устои не стояли, да, ему нравилась Габриелла. Своей надломленностью и уязвимостью, своим смятением, которые могли сделать ее такой открытой по отношению к другому, потому что таким, как она, таким, как он, некуда было отступать, не за что было цепляться.

В его ролексе давно села батарейка, но он этого не замечал, ему было безразлично, который может быть теперь час или день. Следом за временем, как водится, пошло вкривь и пространство. Полопались швы, из распоротой туши механизма вываливались окровавленные колесики и пружинки, и он все больше убеждался, что находится вовсе не в одной из европейских стран, а в каком-то космическом путешествии.

– Нет, никакого мультикультурализма здесь нет, – повторил он, взглянув на китайскую пару, присевшую на фонтан недалеко от нас. Девушка, озираясь вокруг, рассматривала скульптуры и с непроницаемым лицом откусывала от банана, юноша одной рукой поглаживал ее локоть, а другой – листал страницы. Издалека было не видно, но наверняка это был путеводитель. – А тогда, до вмешательства христианства, хотя рабство было еще более тяжелым, чем сейчас, мультикультурализм все же был. Тот Рим напоминал сегодняшний Нью-Йорк, а может, он был даже более многонациональным. Евреи, греки, египтяне, сирийцы – все эти работники порта, грузчики, мелкие торговцы жили в основном за Тибром. Большинство из них стали потом адептами Кресто, который спас их от отчаяния и маргинальности. На земле они становились сопричастными своим хозяевам, а на небе им могло повезти больше, чем тем, кто с ними плохо обращался. Храмы Изиды, Сераписа, Митры, Кибелы, даже германского Белена, ну и первохристианские церкви, которые, разгромив или надругавшись над святыми изображениями, понастроили на месте разрушенного, – все это еще тут, под нами, – и он притопнул для убеждения старым коричневым башмаком. Несмотря на небольшой рост, ступни у него были широкие, крупные, словно специально для быстрой, неутомимой ходьбы.