Читать «Аппендикс» онлайн - страница 45

– Рабы не обязательно были иностранцами. Сплачивала территория, а не какая-то абстрактная на то время идея национальности. Экспансия требует минимальной политкорректности. Иногда она может походить на мультикультурализм. Не иностранцам самим по себе, а тем, у кого не было гражданства, приходилось туго. Так что свободные иностранцы в надежде на его получение порой сами продавались в рабство.

Он говорил так, будто поверял мне самые сокровенные чувства, а не размахивал флажками собственной эрудиции. Так дети показывают закопанный секретик. Мы смотрели друг другу в глаза. В его, согревшихся сейчас до серо-зеленых, стояли стволы деревьев, передвигались фигуры, летели щепки, пахло смолой. Но пробегала тень, светлый слой цвета подергивался клубящейся дымкой. Там, в строительной пыли, среди недостроенных стен, он сидел на земле, держась за сперва вцепившуюся в него, а потом еле сжимающую руку.

«Лучше бы это был я, – говорил его взгляд, и, сгущаясь, серый туман застилал радужку, бледнил зрачок. – Как я мог это пережить?»

Напрягаясь, я тщетно пробовала считать обрывки странных образов и вернуть его в более мне понятное сегодня:

– Овощные магазины скуплены бангладешцами и египтянами, Чайна таун пожирает новые кварталы, подбираясь все ближе к сердцу города, хотя вообще-то толком никто не знает, где именно оно располагается и есть ли оно вообще. В современном Риме не меньший мультикультурализм, чем в античном.

Флорин пренебрежительно собирал кожу на лбу. Широкие брови поднимались двумя тимпанами. – Он и сам был рабом и знает, что в древнем рабовладельческом обществе рабы обходились чуть ли не дороже, чем сейчас. То, что я вижу, – просто верхушка айсберга.

Он окунал руку в фонтан, и она раздувалась, как надувная игрушка. Так и его прошлое: чем глубже он пытался погрузить его внутрь самого себя, тем непомерней оно казалось.

Он почти ничего не знал о том пареньке. Амастан еще не успел как следует заговорить на местном, и Флорин скорей угадывал, чем понимал на своем итало-румынском его итало-французский марокканской прививки. За три рабочих месяца без выходных они создали свой гибридный диалект. Курили, шутили, иногда объяснялись жестами, хотя и без слов было понятно, что мальчишка раньше ничего не строил. Он загадочно улыбался, когда Флорин объяснял ему, как делать проем двери и чуть ли не зачем нужен фундамент. Смотрел внимательно, но казалось, что в траншеи и бугорки его извилин раствор знаний по строительной технике никак не заливается. Он утекал в какое-то неуловимое пространство, и на поверхности оставались лишь черные блестящие глаза, нефтяные скважины, отражающие и не впускающие мир в себя. Вежливо следуя за движениями Флорина, он в то же время был прикован к чему-то другому, что казалось несоизмеримо большим и значительным. Поработав с час, он садился у порога, доставал табак, неспешно сооружал самокрутку и, забывая затягиваться, смотрел вдаль, зрачками пробуравливая тесный пейзаж с затесавшимися в него постройками и выжженной растительностью. «Ему бы в бурнусе с какого-нибудь бархана на верблюде следить за переливами красных оттенков заката. У костра под лютню рассказывать легенды и поверья предков», – чуть раздраженно наблюдал за марокканцем Флорин и иногда на пять минут присаживался рядом. Он не собирался вмешиваться. Изображать из себя прораба среди рабов – какая чушь, наверняка мыслями – он еще на другом континенте, а там все замедленно, – объяснял себе он, но черт возьми, и это не могло быть незамеченным: парень был до боли красив. Красив той красотой, которая так привлекает северных людей: солнечной, гибкой, спонтанной, может быть, даже коварной, безудержной. Когда капрал привел Амастана, Флорин дольше, чем это было нужно, задержался на его выпуклых глазах. Словно шмель, его наболевший взор застрял в густых стрельчатых ресницах африканского пацана, и он это запомнил. Всякий раз, когда он с удивлением восстанавливал в памяти эту секунду, чувство неловкости и досады забрасывали удивление куда подальше. «Еще этого не хватало, – отмахивался он, – видно, совсем я здесь заржавел».