Читать «Тихие выселки» онлайн - страница 61

— Вот и приехали, — весело сказал Юрка, останавливая «Москвич» перед большим деревянным домом с палисадником, заросшим сиренью и шиповником.

— Куда меня привез? — забеспокоилась Прасковья.

— На пироги, Прасковья Васильевна.

Через минуту он знакомил ее с матерью — маленькой миловидной женщиной, и отцом — большим, грузным мужчиной. Отца звали Максимом Максимовичем, он, отдуваясь и часто вытирая пот с красного, как из бани, лица, охотно соглашался со словами жены, Маргариты Семеновны.

У Шуваловых Прасковье понравилось. Дом в несколько комнат, есть придел с отдельным ходом. За домом взрослый сад.

За обедом пили яблочную настойку домашнего изготовления, Максим Максимович поделился рецептом, как-будто у Прасковьи был сад и она собиралась ладить настойку. Прасковья от выпитого разалелась, морщинки у глаз разгладились, сама того не ведая, она выглядела завидно молодо. Юркин отец, захмелев, таращил на нее глаза.

— Ты, сваха, молодая, мы тебе жениха найдем.

— Найдем, — подхватила Маргарита Семеновна. И опять о своем: — Мы им, молодым, придел отдадим, если с нами жить не понравится.

Прасковья помечтала: приедут Малиновские в Конев, встретят нарядную, помолодевшую Прасковью, позавидуют ее житью, как ныне она позавидовала Тоське Флегановой. Словно с улицы донесся тоненький голосок Маргариты Семеновны:

— Мы Маше подыскали бы работу не пыльную, в конторе.

— Зачем, мать, в контору? — впервые возразил Максим Максимович. — Ей в контору нельзя, у нее слава, в совхоз дояркой и на вечернее отделение в сельхозтехникум. Она, видать, девка с умом, выучилась, вышла бы в начальники.

Рассталась с родителями Юрки, как с близкими людьми. Дорогой присматривалась к Юрке. Он сидел за рулем в белой рубашке с засученными рукавами, руки у него были небольшие, но крепкие, привыкшие к нелегкой работе шофера, снова подумала: сначала у него с Машей шло ладом, после что-то расклеилось. Что же между ними произошло?

Базарники, видать, проехали — все-таки засиделась Прасковья у Шуваловых, — дорога была тихая, успокаивающая, располагающая к размышлениям. Прасковья осторожно попытала Юрку насчет их разлада.

— Из-за пустяков все, мамаша, — сказал Юрка, — я виноват, погорячился. Они траву для коров косили. Маша устанет, на улицу не выйдет, Дуся и Нинка выйдут, а Маша нет, мне обидно, конечно. Я по глупости и сказал, заранее у вас прошу извинения, наслушался я россказней, не то чтобы в них поверил, в досаде сказал.

— Что ты сказал?

— Сказал про дверь. Говорили, дверь дегтем выпачканная.

Прасковья на спинку сиденья откинулась. Вон оно что: Грошев его сманивает к своей дочери. Юрку спросила строго:

— И ты поверил?

— Не поверил, конечно, говорю: с языка сорвалось, каюсь, ругаю себя. Виноват.

— Ну, дегтем выпачкали, что тут такого?

— Ничего. Пережиток прошлого, грубый обычай, стремление оклеветать честного человека.

— Сам знаешь, а ей сказал то, о чем, может, она не знала. Коли девушку любишь, бойся ее словом обидеть, а ты в самое сердце.

— Я после понял, дурак был в те минуты. Буду перед Машей на коленях прощенье просить, как-нибудь отрегулируем это дело.