Читать «Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского» онлайн - страница 150

Владимир Николаевич Дядичев

язык ворочая – флюгер.

Взрослое

У взрослых дела.

В рублях карманы.

Любить?

          Пожалуйста!

Рубликов за сто.

А я,

          бездомный,

                    ручища

в рваный

          в карман засунул

и шлялся, глазастый.

Ночь.

Надеваете лучшее платье.

Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

Меня

Москва душила в объятьях

кольцом своих бесконечных Садовых.

В сердца,

          в часишки

                    любовницы тикают.

В восторге партнеры любовного ложа.

Столиц сердцебиение дикое

                              ловил я,

Страстною площадью лежа.

Враспашку —

               сердце почти что снаружи —

себя открываю и солнцу и луже.

Входите страстями!

Любовями влазьте!

Отныне я сердцем править не властен.

У прочих знаю сердца дом я.

Оно в груди – любому известно!

На мне ж

          с ума сошла анатомия.

Сплошное сердце —

                    гудит повсеместно.

О, сколько их,

                    одних только весен,

за 20 лет в распаленного ввалено!

Их груз нерастраченный – просто несносен.

Несносен не так,

                    для стиха,

                              а буквально.

Что вышло

Больше чем можно,

                    больше чем надо —

будто

          поэтовым бредом во сне навис —

комок сердечный разросся громадой:

громада любовь,

                    громада ненависть.

Под ношей

          ноги

                    шагали шатко —

ты знаешь,

          я же

                    ладно слажен, —

и все же

             тащусь сердечным придатком,

плеч подгибая косую сажень.

Взбухаю стихов молоком

– и не вылиться —

некуда, кажется – полнится заново.

Я вытомлен лирикой —

                    мира кормилица,

гипербола

             праобраза Мопассанова.

Зову

Поднял силачом,

                    понес акробатом.

Как избирателей сзывают на митинг,

как села

          в пожар

                    созывают набатом —

я звал:

«А вот оно!

Вот!

Возьмите!»

Когда

          такая махина ахала —

                              не глядя,

пылью,

          грязью,

                    сугробом, —

дамье

          от меня

                    ракетой шарахалось:

«Нам чтобы поменьше,

                    нам вроде танго бы…»

Нести не могу —

                    и несу мою ношу.

Хочу ее бросить —

                    и знаю,

                              не брошу!

Распора не сдержат ребровы дуги.

Грудная клетка трещала с натуги.

Ты

Пришла —

          деловито,

                    за рыком,

                              за ростом,

взглянув,

          разглядела просто мальчика.

Взяла,

          отобрала сердце

                              и просто

пошла играть —

                    как девочка мячиком.

И каждая —

             чудо будто видится —

где дама вкопалась,

                    а где девица.

«Такого любить?

                    Да этакий ринется!

Должно, укротительница.

Должно, из зверинца!»

А я ликую.

                    Нет его —

                              ига!

От радости себя не помня,

                              скакал,

индейцем свадебным прыгал,

так было весело,

                    было легко мне.

Невозможно

Один не смогу —

                    не снесу рояля

(тем более —

                    несгораемый шкаф).