Читать «Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского» онлайн - страница 149

Владимир Николаевич Дядичев

                    манжеты наделал

и груди стал заливать крахмалом.

Под старость спохватятся.

Женщина мажется.

Мужчина по Мюллеру мельницей машется.

Но поздно.

Морщинами множится кожица.

Любовь поцветет,

                    поцветет —

                              и скукожится.

Мальчишкой

Я в меру любовью был одаренный.

Но с детства

          людье

                    трудами муштровано.

А я —

          убег на берег Риона

и шлялся,

          ни черта не делая ровно.

Сердилась мама:

«Мальчишка паршивый!»

Грозился папаша поясом выстегать.

А я,

          разживясь трехрублевкой фальшивой,

играл с солдатьем под забором в «три листика».

Без груза рубах,

                    без башмачного груза

жарился в кутаисском зное.

Вворачивал солнцу то спину,

                              то пузо —

пока под ложечкой не заноет.

Дивилось солнце:

«Чуть виден весь-то!

А тоже —

          с сердечком.

Старается малым!

Откуда

          в этом

                    в аршине

                              место —

и мне,

          и реке,

                    и стоверстым скалам?!»

Юношей

Юношеству занятий масса.

Грамматикам учим дурней и дур мы.

Меня ж

          из 5-го вышибли класса.

Пошли швырять в московские тюрьмы.

В вашем

          квартирном

                    маленьком мирике

для спален растут кучерявые лирики.

Что выищешь в этих болоночьих лириках?!

Меня вот

          любить

                    учили

                              в Бутырках.

Что мне тоска о Булонском лесе?!

Что мне вздох от видов на море?!

Я вот

          в «Бюро похоронных процессий»

влюбился

          в глазок 103 камеры.

Глядят ежедневное солнце,

                              зазнаются.

«Чего, мол, стоют лученышки эти?»

А я

          за стенного

                    за желтого зайца

отдал тогда бы – все на свете.

Мой университет

Французский знаете.

Делите.

          Множите.

Склоняете чудно.

Ну и склоняйте!

Скажите —

          а с домом спеться

                              можете?

Язык трамвайский вы понимаете?

Птенец человечий

                    чуть только вывелся —

за книжки рукой,

                    за тетрадные дести.

А я обучался азбуке с вывесок,

листая страницы железа и жести.

Землю возьмут,

                    обкорнав,

                              ободрав ее, —

учат.

И вся она – с крохотный глобус.

А я

          боками учил географию, —

недаром же

          наземь

                    ночевкой хлопаюсь!

Мутят Иловайских больные вопросы:

– Была ль рыжа борода Барбароссы? —

Пускай!

Не копаюсь в пропыленном вздоре я —

любая в Москве мне известна история!

Берут Добролюбова (чтоб зло ненавидеть), —

фамилья ж против,

скулит родовая.

Я

          жирных

                    с детства привык ненавидеть,

всегда себя

               за обед продавая.

Научатся,

          сядут —

                    чтоб нравиться даме,

мыслишки звякают лбенками медненькими.

А я

          говорил

                    с одними домами.

Одни водокачки мне собеседниками.

Окном слуховым внимательно слушая,

ловили крыши – что брошу в уши я.

А после

          о ночи

                    и друг о друге

                              трещали,