Читать «Купите книгу — она смешная» онлайн - страница 18
Олег Геннадьевич Сенцов
Глава третья
Итак, при слове «спор» я тут же вспомнил о Дяде. Надо признаться, что я вспоминаю его не только после этого слова, но и после некоторых других слов, а иногда и просто так, но сегодня он мне вспомнился именно после этого. Я могу вам немного рассказать о нем. Хотя я могу рассказать и много — там хватит на целую книгу и не одну, но я думаю, что и небольшого знакомства с моим дядей будет для вас вполне достаточно, он умеет достаточно быстро утомлять, даже в пересказанном виде. Я буду называть его Дядя, да, именно «Дядя» и непременно с большой буквы. Хотя он действительно приходится мне родным дядей, и я прекрасно знаю, как его имя, но не буду поминать его всуе, а буду просто уважительно называть его Дядя…
Так вот, мой Дядя любил шутить. Нет, не в привычных проявлениях этого слова, принятых в нашей местности, такими как дружный хохот над героями туповатых комедий, падающих в лужу, или подсыпании несмертельной дозы стрихнина в суп соседу, когда вы у него в гостях. Нет, мой Дядя умел шутить по-настоящему! Он был творец! Колкости, приколы и остроты сыпались из него на окружающих, как пряники из рога изобилия. Он умел шутить над всем и всеми, не останавливаясь ни на миг. Не то чтобы Дядя пытался все высмеять, нет — он просто не мог воспринимать мир серьезно, как воспринимаем его мы с вами. Он говорил: «В жизни вообще практически не бывает серьезных вещей: над чем горюешь сегодня, завтра уже будешь воспринимать спокойно, а послезавтра рассказывать, как анекдот. Так отчего же не смеяться сразу?»
Дядя ко всему относился с иронией. Иногда легкой и слегка заметной, иногда с нарочито грубой желчью, но и эта желчь была сама по себе смешной, не только в качестве критики по отношению к кому-либо, а просто сама по себе, эдакая выставочная желчь в банке.
Все люди, которые окружали Дядю в различное время суток — будь то вечер или день, один или сто человек, все они обычно пребывали в состоянии от коликов различной глубины и резкости до шока средней тяжести в зависимости от степени своей подготовленности и градуса дядиного задора в данный момент. Он никогда не играл на публику. Никогда никого не пытался смешить — он не был веселым добродушным клоуном с красным носом и плоскими мозгами. Он не работал на публику, но нуждался в ней. Дядя почти никогда сам не смеялся над своими шуточками, даже если народ вокруг ползал на карачках и молил о пощаде. Его лицо всегда сохраняло подобие маски, и этот контраст между зажигательным юмором и меланхолично-отрешенным выражением лица создавал еще больший резонанс в гражданах, которые к тому времени уже перестали ползать на коленках, а просто вздрагивали в конвульсиях на полу.
