Читать «Рождественская оратория» онлайн - страница 28
Ёран Тунстрём
— Дедушка был поммолог.
— Чё это такое?
— Яблоки выращивал, самых разных сортов.
— А-а, про это я знаю. Мы потому и идем к Верме. Яблоки у него — закачаешься.
— Яблони еще мой дедушка сажал.
— Ты его видал?
— Нет, он давно уже умер. Поэтому мама, и дядя Турин, и дядя Слейпнер вернулись сюда. Мама еще девочкой была, когда он умер. А в завещании он написал, что тут, мол, остался дом, который принадлежал ему.
— Все-таки здоровско он это дельце обтяпал. Ну а теперь сымай башмаки!
— Зачем?
— Говорят тебе, сымай! Сунь их под рубаху, чтоб не видать было.
Босиком они идут по дорожке мимо склада, спускаются под горку к пасторскому дому. Пробст, заложив руки за спину, стоит на веранде и глядит в сад.
— Ага, так и есть, три часа. Об эту пору он завсегда тут стоит. Гляди не показывай башмаки-то. Доброго денечка вам, пробст!
— Здравствуйте, мальчики. Гуляете, стало быть. А не холодно вам босиком-то?
— Холодновато, — вздыхает Сплендид. И с вожделением смотрит на заросли дикой сливы и на деревья, изнемогающие под бременем спелых плодов.
— Погодите, я сейчас, угощу вас отменными яблоками.
Пробст Верме — мужчина дородный, внушительный, седая шевелюра развевается, когда он пересекает садовую дорожку, напевая «О чело в кровавых ранах». Останавливается и, заложив руки за спину, обозревает тяжелую ветку. «От глумленья и обид». Он поднимается на цыпочки, но не достает. «О чело в венце терновом». Чуть подпрыгнув, пробст хватается за ветку, и яблоки градом сыплются наземь. «Поникшее в горе большом».
— Берите, ребятки. И родителям домой прихватите.
Немного погодя оба сидят на площади возле церкви, зашнуровывают башмаки. Сидят под облетевшим кустом бузины, где обнажается каменная плита.
Сплендид сияет.
— Ну, что я говорил? В башмаках фиг чего получишь. Он только босых угощает. Думает, они бедные. Хошь, возьми и мои яблоки.
— Не знаю, вроде и есть неохота.
— Ага, точно. Об эту пору они уже в печенках сидят. И в нужник то и дело шастать приходится.
— Зачем же ты берешь столько много?
— Ну, мне нравится, что они… такие красивые… Прямо глаз не отвесть. И можно про них думать.
Вот тут-то дружба начинается по-настоящему.
— Да, они очень красивые.
— Я так и думал, что тебе тоже понравятся.
_____________
Под девизом «Век живи, век учись» Сплендид и его оруженосец Сиднер слонялись по городу, и Сплендид открывал другу мир, кусочек за кусочком. Они наведываются на Торвнесвеген с ее мелкими фабричками. Бритвенная фабрика, камвольная фабрика «Тиден», кирпичный заводик. Сплендид повсюду как дома — на железнодорожном вокзале, в Центральном объединении, на молочном заводе; везде ему рады, и повсюду он начинает разговор одинаково:
— Это вот Сиднер, он в гостинице живет, а папаша его начальствует у Бьёрка над винным погребом, а сам вообще не пьет.
Остальное он опускает, всем и так все известно, неловких пауз не возникает, и тем не менее Сиднер лишь спустя много лет осознает, что мир сумел-таки проникнуть сквозь оболочку его нервов, — чтобы понимание созрело, нужно время. И в один прекрасный день Сплендид ведет его к себе домой и прямо с порога объявляет: