Читать «Рождественская оратория» онлайн - страница 111
Ёран Тунстрём
На подоконнике засвистела птица.
— Тебе нравится Фанни?
Он отодвинулся на стуле подальше.
— Что вы имеете в виду, тетя Сельма?
— Ты не задумывался над тем, почему она так внезапно уехала?
— Еще как задумывался! С ней ведь ничего не случилось?
— Фанни родила ребенка, Сиднер.
— Ребенка?! Фанни?.. Почему вы рассказываете мне об этом? Вы затем меня и позвали?
Он упал на колени, обхватил голову руками.
— Правильно, Сиднер. Кричи, разрушь тишину этого склепа.
— Мой и Фаннин? Быть не может, — прошептал он и взглянул снизу вверх на Сельму, а она качнулась к нему, медленно подняла руку, нащупала его голову.
— Но почему она ничего не сказала? Я же взрослый. Она спокойно могла бы…
— Фанни просила меня рассказать, чтобы ты имел возможность исчезнуть. Уехать, куда угодно. Если уедешь, она никогда о тебе не спросит.
— Она хочет, чтобы я… исчез? Ничего не понимаю.
Сельма притянула голову Сиднера к себе на колени и тихонько баюкала его, гладила по волосам.
— Плоха я по этой части… Прежде мои руки такого не делали.
— Это мальчик или…
— Мальчик. Ему уже две недели. Тебе неприятна моя ласка?
— Нет.
— Она рассказала мне о поездке в Стрёмстад. Как ее оскорбило или шокировало, что Свен Гедин… Н-да-а, бедная глупышка. У нее какие-то превратные взаимоотношения с реальностью. Она слишком погрязла в мечтаниях. И все реальное пугает ее. Н-да,
— Что же мне делать?
— У нее есть теперь любимое дитя, о котором она так долго мечтала. А сейчас иди-ка к роялю. Однажды я слышала, как ты играешь.
— Знаю.
— Сыграй мне что-нибудь. Что угодно. Терпеть не могу, чтобы на меня смотрели, когда я плачу.
_____________
Турину было суждено жить: когда он хотел повеситься, оборвалась веревка, когда попробовал вилкой проткнуть вену на запястье, пришел тюремный священник, а сей добродетельный и достойный пастырь, опьяненный собственной трезвостью, на все имел готовые ответы, которые каменными глыбами громоздились у входа в путаные туннели вопросов. Турина приговорили к двум месяцам исправительных работ, в воздухе пахло весной, и, стоя у решетки окна, он видел внизу, за стеной, школу для девочек. На переменках по сетчатке его глаз сновали тонконогие ученицы, продолжая свою суету и ночами, когда он апатично лежал на нарах и глядел в потолок, меж тем как в мозгу вертелся единственный жгучий вопрос: «Ну можно ли так обращаться с человеком?» Как такое возможно, господин пастор? Как, господин судья? Как, Господи? Мечты ему удалили, вырезали, будущее отняли, выдернули проводок из кое-как собранной розетки. На подоконник к нему иной раз садился голубь — сизые перья поблескивали на вешнем солнце. Они смотрели друг другу в глаза, и Турин отчаянно желал хоть на секунду обрести умение думать по-птичьи. Проникнуть в чужие мозги, увидеть мир по-другому, тогда это «как» обнажится перед ним. Или все будет кончено?