Читать «Родная старина Книга 4 Отечественная история XVII столетия» онлайн - страница 150

В. Д. Сиповский

А. Моравов Старик, плетущий лапти

Заботы правительства долго направлялись на то, чтобы рабочую и промышленную силу как-нибудь надежнее прикрепить к месту и заставить нести тягло, а тягловые люди нередко только и думают о том, как бы выбиться из-под него. Кроме обычного укрывательства, побегов, то есть незаконных способов, были для этого и некоторые более благовидные пути: грамотные посадские люди могли поступать в подьячие — и таким образом из человека, несшего известное тягло, обязанного кормить других, посадский обращался в лицо, имеющее право кормиться за чужой счет. Другим способом уйти из тягла было закладничество. Уже раньше было в обычае, что бобыли — одинокие люди из крестьян — примыкали к чужим семьям, составляли с ними как бы одно целое, могли работать, промышлять и не несли сами никаких повинностей; таких людей называли подсоседниками, или захребетниками. Правительство сначала допускало это. Чем тяжелее становились всякие налоги и повинности, а также насилия воевод и приказных людей, тем выгоднее делалось выходить из прямой зависимости от правительства и поступать в зависимость к частным сильным людям, которые могли защитить своих подчиненных. Это называлось закладываться за кого-либо.

Л. Плахов В кузнице

Такие закладчики из промышленного люда, заложившись, например, за какого-нибудь богатого вотчинника-боярина, могли под его покровом с большим успехом заниматься разными промыслами, чем промышленники, обремененные тяжелыми налогами и повинностями. Эти последние постоянно жаловались, что закладчики отбивают промыслы от них и потому им невмоготу нести тягло. При Алексее Михайловиче закладничество было уничтожено, и городское население все обязано было прямо подчиняться государству и нести все повинности и налоги.

М. Клодт На пашне

Трудно было правительству собрать необходимые доходы, тяжело было и населению нести многочисленные налоги и повинности. Вся беда была в том, что земля велика, а народу было мало, и раскидался он на ней во все стороны мелкими поселками. И теперь наше отечество можно назвать деревенским государством: гораздо большая часть народа у нас живет по маленьким деревням, а не по городам и большим селам, как на Западе, а в старину даже и многие наши города мало чем отличались от деревни, и городские жители тогда нередко занимались земледелием. Не могло быть ни сильной промышленности, ни богатой торговли там, где большая часть населения жила мелкими поселками, да еще разбросанными на далеком расстоянии один от другого. Немногим бывает доволен простолюдин, живущий в глухой деревушке. «Хлеба край да угол теплый — вот и живы», — зачастую говорит наш нетребовательный крестьянин и до сих пор. Потребностей у него мало, прихотей — никаких, живет, лишь бы не умереть. В глухом месте приходится все самому делать: и избу срубить, и соху наладить, и землю пахать, и зипун снарядить, и лапти сплести, и многое другое. На все дела крестьянин горазд, да ни в одном из них не мастер: все кое-как сделано, да и требовать нельзя лучшего — самодельщина. Если бы не нужда все самому делать, он к одному делу бы приспособился, понаторел бы в нем, и промышлять бы им можно. Мало было потребностей у жителей, слабо было и разделение труда, стало быть, не могли процветать ни торговля, ни промыслы. Особенно слаба была обрабатывающая промышленность: она требует и знания, и мастерства, а их-то было еще очень мало в нашем отечестве за два века. Гораздо сильнее были добывающие промыслы: страна, обильная всякими естественными произведениями, невольно направляла труд на добывание их. «Едва ли есть в мире земля, — говорит один иностранец, бывший в России в XVII столетии, — которой Московия могла бы позавидовать как в здоровом воздухе, так и в плодородии полей». Тут много было прекрасных, еще не тронутых земель, на которых росла одна трава, да и ту не косили, потому что скот и без того имел достаточно корма. Земля нашего отечества легко может прокормить население в десять раз большее, чем теперешнее, лишь бы приложить к ней больше знания и рук, а за два века их было на Руси, как сказано, очень мало. Пахали даже в начале XVII века во многих местах деревянными сохами без железных сошников, боронили боронами, кое-как сколоченными из сучковых ветвей. Таким же первобытным способом производилась и дальнейшая работа земледельца. Даже водяных и ветряных мельниц встречалось немного, а были в ходу домашние ручные, состоявшие из двух круглых жерновов. Посредством такой самодельной мельницы каждая крестьянская семья молола себе муки сколько требовалось. Так мало было еще в труде земледельца тех приспособлений, которые облегчают и ускоряют труд; а между тем земледельческий труд был одним из самых главных промыслов, каким испокон веку занимался русский народ. То же надо сказать и о других промыслах: всюду преобладают самые первобытные приемы — народ, разбившийся на мелкие поселки, медленно, почти незаметно подвигался вперед и в жизни своей, и в промыслах. Как проста, незатейлива была эта жизнь, мало чем отличавшаяся от жизни предков лет за пятьсот, так просты и первобытны были и промыслы по своим приемам.