Читать «Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции» онлайн - страница 189
Алексей Кириллович Толпыго
До поры до времени его ставка на якобинцев себя оправдывает. И вот поздней осенью 1793 года он участвует в осаде захваченного роялистами Тулона. Предложенный им план взятия удачен, Тулон взят, сам же Бонапарт произведен в генералы. Более того: он замечен представителем Конвента, молодым Огюстеном Робеспьером, братом Максимилиана. Это уже отличное начало карьеры, позже многие честолюбцы искали «свой Тулон».
Но… наступает 9 термидора. Оба Робеспьера – Максимилиан и Огюстен – гибнут на гильотине, якобинцы терпят сокрушительное поражение. Генерал Бонапарт, как «человек Робеспьера», тоже оказывается под подозрением, через неделю после переворота он арестован. Впрочем, еще через неделю его выпускают, но карьера, так хорошо начинавшаяся, видимо, непоправимо испорчена.
В течение года Бонапарт не у дел. Худой, как щепка (по его собственным словам), болезненный молодой человек бродит по Парижу, обивает пороги тех, от кого зависит его возможное назначение, ничего не достигает и подумывает о том, чтобы уехать в Константинополь, там французские военные советники в цене.
Зато для Сийеса (судьбы этих двоих постоянно шли в противофазе) 9 термидора стало спасением.
6
Непросто было Сийесу дожить до 9 термидора. Приведу лишь один пример. Сийес представляет проект народного воспитания, вроде бы безвредная тема. И тут же один из крикунов клуба якобинцев, некий Хассенфратц, кричит: «Нужна была вся преступность Сийеса, чтобы представить проект, столь убийственный для дела свободы».
Робеспьер немало опасался Сийеса. Он называл его «кротом революции» и подозревал, что он-то и ведет главную интригу. Но Робеспьер ошибался: вплоть до 9 термидора Сийес не делал ничего. Перед собой и перед другими он оправдывался тем, что человек идеи не может участвовать в войне людей безыдейных.
Но вот, через несколько дней после казни Робеспьера и его друзей, Сийес вновь поднимается на трибуну: теперь (говорит он) царство Террора кончилось – можно вновь говорить, что думаешь. Это было не совсем так, но Сийес, во всяком случае, действительно вновь получил возможность говорить. В последний год работы Конвента он довольно активен. И снова: его почтительно слушают, но увы! – не слушаются.
Казалось бы, его положение очень выгодно. Ведь гильотина убрала великих людей Конвента: Бриссо, Верньо, Дантона, Робеспьера.
На фоне оставшихся ничтожеств он тем виднее. К тому же он – в отличие от них – не вор; он, конечно, не Робеспьер, получивший прозвище Неподкупный, но человек относительно бескорыстный.
Но те незначительные люди, которые теперь заправляют Конвентом, в отличие от Сийеса, проявили отвагу: в день 9 термидора они отважно поставили на кон свои головы, чего Сийес не делал.
Так что он опять оказался на вторых ролях. Он становится членом Института – французский аналог Академии наук, средоточие идеологов, которые составляли довольно влиятельную группу. Весной 1795 года его избирают очередным председателем Конвента. Но это опять-таки знак уважения – и не более.