Читать «Над Кубанью. Книга первая» онлайн - страница 9

Дед Меркул, отлично зная проделки Малюты, преклонялся перед мудрой собачьей изворотливостью, никогда не корил ее, а людей, пытавшихся опорочить собаку, прогонял вон. Малюта, чувствуя это отношение хозяина, совершала каждую ночь все более дерзкие вылазки. Меркул уважал собаку и награждал ее тихой любовью. Он мог часами сидеть, выбирая из шерсти Малюты нахватанные за ночь блужданий колючки. Себе же дед никогда не чистил теплые чулки и все лето терпеливо ходил в репехах.

Положив сумку у Федькиного изголовья, Миша направился на поиски табуна.

День только начинался. От реки и балки поднималась парная теплота. Поблескивала роса. Утром степь казалась пышней, нежели во время зноя, когда листья сворачивались, удлинялись и растительность становилась острее и строже.

Буроватый заяц, чувствуя свежесть утра, выскакивает за просторную дорогу, не потревоженную еще колесами мажар, оглядывается, поджимая мягкие уши, и меленько щиплет конский щавель, обмытый росой. Вот его спугнули, он скрывается в густом разнотравье, и только на минуту перед глазами мелькают беленький пушистый задок и мохнатые быстрые лапки. На восходе любит работать крот, не зная, что возле черного дышащего бугорка его норы задерживается любопытный тушканчик, поднимается на длинных ногах, поводит усиками и, успокоившись, безмятежно, точно котенок, начинает умываться. На песчаных пригревах, у корней, продравших первородную землю, располагается на отдых гадюка, с шуршанием скручивая свое стальное пружинное тело, и, повернувшись к солнцу, засыпает у красноягодных кустов барбариса огромный, похожий на удава, желтобрюх.

Вон над Кубанью вершина насыпного кургана, похожего на баранью стариковскую папаху.

Много курганов красуется и над реками и по равнинам, напоминая сторожевой цепью либо о временах набегов, либо о воинственных вожаках, в чью славу насыпаны высокие могилы. Знал Миша больше двух десятков разных курганов, не раз врывался на коне на вершины, вспугивая байбаков и стрепетов, но этот, прозванный Золотой Грушкой, давно пленил молодого казачонка.

Если верить дедушке Харистову, рассказчику и бандуристу, то шабашили на этом кургане волшебные старухи, разлетаясь с буревым свистом при блеске первого луча, упавшего на кресты христианского храма. Но это было не так доходчиво, нежели старинная песня о бес-счетном ханском кладе, зарытом семнадцатью некрасовскими казаками, возвратившимися из турецкой земли, после того как опостылели им чужая страна и обычаи. Сами казаки, утоптав яму, спокойно вошли в Кубань - реку и все до одного утонули. Пел еще старик об атаманской булаве и нетленной грамоте, припечатанной золотой царской грушкой, с дарственным указом на земли войску казачьему Черноморскому: по Днестру, Западному Бугу, побережью Таврическому и по всей Кубани, начиная от границы Войска Донского и Ейского городка.