Читать «Подходящий покойник» онлайн - страница 42
Хорхе Семпрун
Она обозвала меня софистом, но невольно улыбнулась.
Во время спора — наконец Джулия махнула рукой и разрешила мне оставить у себя экземпляр эссе Лукача, к сожалению, он сгинул в водовороте тех лет, как и вся моя юношеская библиотека с улицы Бленвиль, — уж не знаю зачем, я рассказал ей о моих философских достижениях на конкурсе. Наверное, для того, чтобы доказать ей, что я имею полное моральное право оставить у себя эту книгу.
И тут она захотела узнать все об этой награде.
У меня перед глазами мое сочинение, написанное в мае 1941 года.
Несколько лет назад министерство национального образования в преддверии официальной церемонии по случаю юбилея создания вышеупомянутого конкурса — столетия? стопятидесятилетия? точно не помню — прислало мне этот текст.
Чествования были отменены, уж не знаю почему, может быть, просто за это время портфель министра национального образования перешел в другие руки, и я уже не помню, зачем мне прислали ксерокопию и чего от меня хотели по этому странному поводу.
Но сочинение свое я перечитал.
Все в этом тексте сбивало меня с толку, приводило в замешательство. Я не узнавал семнадцатилетнего юношу — себя тогдашнего, — который все это написал. Я не соотносил себя с ним. Я не узнавал ни почерк, ни мышление, ни метод, ни философский подход.
Что меня особенно поразило — позвольте мне это недолгое самолюбование, — в моем тексте не было ни единой цитаты. Все философские идеи — впрочем, легко расшифровываемые — были глубоко усвоены, вплетены в мой собственный дискурс. В семнадцать лет — преподаватели, долгие годы проверяющие сочинения, это знают — все пытаются нашпиговать свои сочинения цитатами или ссылками. Цитаты — это костыли для еще не оформившейся мысли.
Но я в них не нуждался, что меня и поразило!
Несмотря на все достоинства, я не узнавал этих страниц. Кто-то другой, а не я, или другой я написал все это. Любопытно.
Впрочем, я был уверен, что, прочти я эти листки в 1943 году, когда мы говорили с Джулией, я испытал бы похожее чувство остраненности.
Между этими двумя датами — 1941 и 1943 — в моей жизни произошло важное событие: я открыл для себя произведения Карла Маркса. «Манифест Коммунистической партии» настоящим ураганом пронесся над моей жизнью, моими мыслями и чувствами.
Я не знаю, как донести до нынешних молодых людей — ни даже возможно ли это или хотя бы нужно ли семнадцатилетнему юноше из философского класса, сегодня, когда коммунизм остался всего лишь дурным сном, предметом археологических раскопок, — как дать современной молодежи почувствовать всей душой, всем телом, чем стало для людей, которым было двадцать лет к моменту Сталинградской битвы, открытие Маркса.
Какой смерч! Какой шанс для ответственной и изобретательной души! Как перевернулись все ценности, когда я наткнулся на Маркса, после того как почитал Ницше — «Заратустру», «Рождение трагедии», «Генеалогию морали»… Черт, словно состарился в одночасье! Какая радость жить, рисковать, сжигать корабли, распевать ночами фразы из «Манифеста»!