Читать «Подходящий покойник» онлайн - страница 38

Сегодня умирающий Хальбвакс приветствовал меня практически неслышным — но он-то наверняка прокричал его изо всех сил — возгласом «Потлач!», и этим он хотел не только показать, что он узнал меня, но и вспомнить — через одно-единственное слово — прежнюю жизнь, мир за пределами колючей проволоки, свою профессию социолога.

Немного позже, когда мы разговаривали около его нар, а он лежал с закрытыми глазами и, казалось, готов был покинуть свое бренное тело, Хальбвакс неожиданно посмотрел на нас — вероятно, искал знакомые лица, чтобы задать главный вопрос.

— Бастонь? — спросил он.

Заговорив разом — что-то сродни беспорядочному, но братскому хору, — мы заверили его, что американцы держатся в Бастони, что они не сдали ни пяди.

«Потлач» и «Бастонь» — Морису Хальбваксу хватило двух слов, чтобы доказать, вопреки пожиравшей его смерти и уже почти поглотившему его небытию, что он принадлежит миру живых.

— В шесть часов в Revier! — сказал Каминский.

Осталось чуть больше получаса.

Я только что вышел из пятьдесят шестого блока вместе с Ленуаром и Отто, которые последние несколько недель участвовали в наших воскресных беседах у нар Мориса Хальбвакса. Видимо, уж не знаю как, но среди интеллектуалов Бухенвальда пополз слушок, что по воскресеньям в пятьдесят шестом блоке вокруг профессора Сорбонны собирается кружок и можно поговорить. Там без конца появлялись все новые лица.

В то воскресенье — возможно, мое последнее воскресенье под собственным именем — я увидел там Ленуара. Или Лебрена? В любом случае это было не настоящее его имя. Он был австрийским евреем, и его фамилия была не Ленуар, не Лебрен. Если я правильно помню, его звали Киршнер, Феликс Киршнер. Во всяком случае, я уверен в том, что имя его действительно было Феликс. В остальном я уверен меньше. Его арестовали во Франции с фальшивыми документами на имя Ленуара или Лебрена — одно из двух, это точно, не Леблан, не Леру, не Легри; его фамилия точно была то ли черного, то ли коричневого цвета. Под этим именем гестапо и отправило его в тюрьму, не подозревая, что под банальной французской фамилией скрывается венский еврей.

Как бы то ни было, Ленуар или Лебрен — я никак не могу выбрать — появился в Arbeitsstatistik осенью 1944 года. Я так и не узнал, направили ли его к нам в Arbeit из политических соображений. Если да, то я понятия не имею, какую компартию он представлял — французскую или австрийскую? Но может быть, его назначили просто «по профессии», потому что он говорил почти на всех европейских языках. По крайней мере, на языках тех стран, из которых формировался контингент заключенных в империи СС.

Так или иначе, Ленуар — орел или решка, выбираю Ленуара! — был человеком красноречивым и образованным. Казалось, он от души наслаждался разговором, независимо от обсуждаемой темы, и любую тему мог повернуть и так, и эдак. А у меня к нему было множество вопросов, которые я и задавал во время обеденного перерыва или вечером, после переклички.