Читать «Идеальные любовники» онлайн - страница 102
Ольга Карпович
Нет, друзья мои, ничего вернуть никогда нельзя. Нежность сегодняшнего дня уже не подкрадется внезапно завтра, уже не захочется так же счастливо смеяться, любить, держать кого-то за руку. Самый пошлейший самообман – думать, что мы в силах что-либо вернуть.
Я забралась в кровать, пытаясь призвать на помощь сон и таким образом, погрузившись в химические грезы, избавиться от тяги к саморазрушению. Встать в очередь за другой судьбой хотя бы во сне, увидеть какие-нибудь небывалые пейзажи, города и страны, жителей их, вечно счастливых, вечно радостных, как первоклассники, спешащие в школу первого сентября.
Умереть. Уснуть…
Голова обессиленно опустилась на подушку, но сон все не шел, я бредила наяву, однако понимала, что все еще здесь, в своей спальне. Узкая полоска, исходящая от двери, освещала тумбочку со снотворным и изголовье кровати. Вскоре перед глазами поплыли круги: синие, зеленые, оранжевые.
Я оказалась в хорошо знакомом мне помещении и ощутила прохладную поверхность операционного стола. Некто очень близкий, но совершенно недосягаемый дотрагивался до моего лица скальпелем. Он что-то объяснял мне, повелитель залитой белым светом операционной, что-то милое, про детей, а я отвечала ему невпопад: мол, хочу сразу троих. Он смеялся, но все-таки продолжал манипуляции с моим лицом. Я недоумевала: зачем я здесь, как и для чего оказалась в этой пропахшей хлороформом комнате? А человек со скальпелем в руках неожиданно серьезно произнес:
– Ну как же, крошка, ты же хотела стать идеальной? Ты называла это самым главным желанием – ты это помнишь?
И это фамильярное «крошка», и выражение его глаз тревожили меня. Отчего-то стало тоскливо, будто я забыла первую фразу в монологе и вспомнила ее, только удалившись за кулисы. Мне было необходимо сказать нечто важное, и, несмотря на то что весь антураж операционной таил в себе опасность, я не боялась. Мне не было страшно.
И вот свет, предельно точно освещавший все хирургическое действо, погас, и меня собрались увозить на специально заготовленной каталке. Я попробовала протянуть к стремительно покидавшему меня мужчине в маске руки, дотронуться до него. Но свинцовая тяжесть не позволила сделать ни одного движения. Я знала, что обязана что-то сказать ему, что-то объяснить. Стало трудно дышать, некое знание переполняло меня.
Я понимала, что степень моей привязанности к мужчине в маске так велика, что, не поделившись ею с ним немедленно, я могу умереть, самоликвидироваться, перестать существовать как данность. Он же мельком кивнул мне:
– Успокойся. Это наркоз.
И ушел. Я осталась одна. Острая печаль поселилась в сердце. Я балансировала на грани невозможного. Казалось, еще доля секунды – и я вылечу из своего безжизненного тела и понесусь ввысь, и все будет уже неважно, окружающее меня потеряет свои привычные очертания. Неважно.
Вдруг вся операционная, каталка, огромные лампы завертелись, словно адская карусель, и меня мощным потоком вынесло в пустынный бесконечно длинный коридор.
Долгое время я лежала на полу без движения. Страшная, нечеловеческая тоска обожгла, отравила мои вены самым опасным и быстродействующим ядом из всех придуманных. Ядом беспросветной скорби, скорби по прожитой радости. Хотелось одного – застыть здесь навечно. На холодном кафельном полу.