Читать «Осень без любви» онлайн - страница 68
Евгений Фролович Рожков
— Как обвахлать?
— Ну, если бы у меня были деньги…
— Чего без толку языками чесать? — перебила она. — Если б были, тогда можно бы и чесать.
Она потянулась торопливо к стакану и опять стала медленно, беззвучно почмокивая губами, сосать коньяк.
Мануйлов разом осушил стакан, кашлянул и с аппетитом принялся есть колбасу. Теперь он решил твердо и, как говорится, бесповоротно расстаться с этой женщиной.
— Как же со мной-то? — закусывая, спросила она. — Заманули и что дальше?
— Я куплю тебе обратный билет, — спокойно сказал Мануйлов. — Дам на дорогу.
Она глянула на него вытаращенными, изумленными глазами и все поняла. Она кинулась к Мануйлову, прижалась головой к его груди и, дрожа вся, зашептала:
— Ваня… Ваня, милый!..
— Чего уж? — Мануйлов засмеялся сухо и холодно. — Если не хочешь тут тормознуться, то давай прямо и махнем в аэропорт. Я тебе билет куплю и все, как положено. Завтра уж будет поздно, я пожалею денег. Ты еще не знаешь, я очень жадный до них.
Она поднялась, поправила платье, вытерла платочком лицо и стала одеваться.
Уж дорогой, когда они ехали в пустом автобусе в аэропорт, она пыталась уговорить его дать ей возможность побыть в поселке еще несколько дней, чтобы можно было приглядеться как следует друг к другу. Мануйлов не соглашался. Он был тверд как кремень, потому что боялся: если она с Прореховым примется по-настоящему уговаривать его, то рано или поздно он сдастся и уж тогда… И еще что-то было в этой женщине откровенно бесстыдное, что будоражило его сознание, что могло в конце концов тоже сломить его твердость.
В аэропорту Мануйлов купил билет для Ираиды, посадил ее в самолет, который отлетал на Москву в два часа ночи, и рано утром вернулся домой. Весь день он спал как убитый, и когда Прорехов настойчиво стучал в его дверь, он поленился встать и открыть ему.
Дружба между охотоведом и Мануйловым оборвалась. При встрече Мануйлов не здоровался, и тот отворачивался в сторону. Позже Мануйлов отпустил широченную, бороду, отрастил волосы и стал опять походить на шестидесятилетнего старика. Потом он устроился вахтером в поселковый Дом культуры и начал зондировать почву на предмет возвращения на работу в ресторан. И ни разу он не подумал о том, ради чего это делает.
Личная жизнь
В эту весну Валентина Спиридоновна особенно остро почувствовала, как она в сущности несчастна. В погожие солнечные дни, когда все наполнялось мягкой ласковостью, когда мир дышал обновленностью и чистотой, когда на улицах небольшого городка, в котором она жила, появлялись молодые мамаши с детишками, распираемые счастьем и собственным величием, — в такие дни не могла она найти себе места, по-бабьи больно завидуя им.
Тоска по материнству, по семье, что в сущности и заставляла ее признавать себя несчастной женщиной, была неожиданной. Может, поэтому она так много в последнее время думала о своей жизни.
Судьба Валентины Спиридоновны чем-то перекликалась с судьбой ее матери, строгой, требовательной женщины. Мать не баловала ее в детстве и тем более в юности. Она требовала главного — быть чистой перед народом, перед любимым делом, как говорила она, — стержнем человеческого существования на земле. Сама мать прожила короткую хлопотную жизнь. Дочь тихого, влюбленного в свой предмет учителя гимназии, она готовила себя к нелегкому педагогическому труду. Но в годы революции попала в Красную Армию, в агитотряд, и с тех пор партийная работа стала целью и смыслом ее жизни.