Читать «Осень без любви» онлайн - страница 143
Евгений Фролович Рожков
От девушки пахло резко духами, и это Иван Карпович чувствовал, потому что был рядом. «Театр какой-то. Чего она комедию разыгрывает?» — подумал он.
Широкин разлил коньяк по рюмкам. Худое, красное лицо завхоза с большим горбатым носом было самодовольно, счастливо. Видно, ему нравилось, что его называют папочкой, что он по-барски благотворит и живет на широкую ногу.
— Я теперь среди молодежи вращаюсь и скажу тебе, что у них другие понятия о жизни, чем у нас. Мы что, копейку всю жизнь наживали, экономили, лишнее не тратили. Они вон, наоборот, минутой живут. Есть деньги — гуляют, а нет — лапу сосут. Забот никаких у них нет, жизнь — сплошной праздник. Некоторые сюда, на Крайний Север, на рыбозавод завербовались шутя, от нечего делать, решили, будто в кино пойти, приехали. Они в жизни ничего не страшатся. Я теперь понял, что они куда-то уходят, давно уходят, а куда уходят, черт его знает. Все мы думаем, что они рядом, уверяем себя в этом, а они-то ушли, и все дальше уходят. Невесело это понимать. Давайте-ка выпьем за все хорошее!
— Ты о всех-то не суди по немногим, — поднимая рюмку, хмуро изрек председатель. — Молодежь у нас хорошая, об этом даже в газетах пишут. Правда, есть некоторые с вывихами (председатель покосился на девушку), так что тут поделаешь…
Подняли рюмки, выпили. Председатель наблюдал, как пила девушка. Она осушила рюмку разом, по-мужски смело и жеманно, и на ее лице не дернулся ни один мускул, только губы оттопырились капризно, будто она дотронулась до чего-то неприятного.
— Огурца соленого нет? — заедая коньяк колбасой, спросил председатель.
— Коньяк и огурцы? — удивился Широкин.
— А чего, я при любой выпивке огурец за милу душу. Он выпивке особый смысл придает — национальную традицию.
— Маша, принеси, — попросил Широкин.
Когда девушка ушла, Половников придвинулся к завхозу и заговорщическим шепотом процедил:
— Ох и непутевая она, видно, девка. Коньяк хлещет, как мужик, поди, и развратничает?
— Брось! — отрезвел Широкин, и в глазах его блеснул зеленоватый огонь ненависти.
Половников смутился не от окрика Широкина, а от собственного бестактного вопроса, который задал совершенно не подумав.
— Мамка что там делает? — спросил Широкин у девушки, когда та принесла полную тарелку мелких, упругих огурцов.
— Чего? Спит…
— Разбуди, может, выпьет…
— Да не, она теперь до обеда будет дрыхнуть…
— Кто это? — не поняв, спросил Иван Карпович. — Ее, что ли? — Он кивнул на Машу.
— Да нет… — улыбнулся Широкин. — Подруга, только она постарше, ее и зовут мамкой.
После того как выпили еще по одной рюмке, председатель опять стал уговаривать Широкина вернуться в колхоз. Он говорил спокойно, весомо, как всегда говорил на собраниях, где никто не мог его перебить, и думал, что его слова непременно охладят, отрезвят этого ранее тихого, нелюдимого человека. Но Широкин бесшабашно покачивал головой, и великодушная улыбка фокусника, знающего нечто большее, чем все смертные, не сходила с его лица. Он говорил:
— Назад, в колхоз, в эту глушь, я не вернусь. Туда хода нет. Решено! Я, ядрена вошь, пожить хочу, так пожить напоследок, чтобы на том свете икалось от удовольствия. Я всю жизнь один мыкался, а теперь у меня друзья, можно сказать, родные мне люди.