Читать «Под опущенным забралом» онлайн - страница 312

— Все-таки просил снисхождения?!

Хованский отложил папку.

— Ни попом Аввакумом, ни Джордано Бруно, ни Галилеем его не назовешь! Менял убеждения легко. Впрочем, не было ни одного, повторяю, ни одного энтээсовца, который был бы готов отдать жизнь за свою идею…

— И не будет! Кто пойдет на смерть за молекулярную доктрину Поремского? Смешно! — поднявшись с места и подойдя к окну, заметил Чегодов.

— Но я верю в рок… Это принадлежность человека к земле. «Сначала жизнь мне дали не спросясь!», а потом принадлежность к окружающей среде, стечению обстоятельств, к определенной эпохе, к климату, цвету кожи, к Родине, наконец! — Чегодов пристально посмотрел на Хованского, потом на Сергеева и, заметив в уголках их губ затаенную улыбку, запальчиво продолжал: — Да! Принадлежность к родине! Человек по-особому воспринимает крик ребенка, вопль о помощи женщины или курлыканье журавлиной стаи в осеннюю пору. И подобно этому вечному зову русских людей, особенно в начале войны, давил психоз первых поражений нашей армии. ««Сопротивляться!» Это крик из глубины наших сердец, из глубины отчаяния, в которое ввергло нас несчастье нашего Отечества. Это голос всех, кто не смирился, всех кто хочет выполнить свой долг!» — писал в передовой статье первого номера антифашистской газеты «Сопротивление» русский эмигрант Борис Вильде, положивший начало этому движению.

— Двадцать третьего февраля сорок второго года героя, чье имя во Франции стало легендой, расстреляли с шестью товарищами на Монт-Валериен. Теперь там воздвигнут монумент — железный кулак, опутанный колючей проволокой. Впечатляющее зрелище! — заметил Сергеев.

— За несколько часов до расстрела Борис Вильде писал жене: «…я знал, что это будет сегодня… я готов, я иду… я с улыбкой встречаю смерть… думайте обо мне как о живом…» Да разве их было мало? Кирилл Радищев, Вика Волконская, эта «красная княгиня», как называли ее французские маки, князь Оболенский или наш бывший кадет, Алеша Флейшер, установивший контакт с итальянскими коммунистами и патриотически настроенными эмигрантами, которому удалось только в Риме создать около сорока конспиративных квартир, где скрывались небольшие группы партизан. Русские люди, я говорю не о космополитах, не ограничивались пожеланиями: «Боже, спаси Россию!», а вели упорную работу по подготовке мировой общественности к психологическому взрыву. — Олег снова оглядел присутствующих и так же горячо продолжал: — Русские патриоты хвалятся не только Шаляпиным, Рахманиновым, Глазуновым, Стравинским, гордятся ролью русской хореографии в развитии французского, итальянского, американского балета. Приятно, конечно, говорить об Анне Павловой и Сергее Лифаре, о шахматной короне Алехина, о скульпторе Коненкове, о крупнейших мировых ученых в области электронной физики и телевидения — В.К. Зворыкине, в области механики — С.П. Тимошенко, в области кораблестроения — В.И. Юркевиче. Но несколько отошли на задний план нобелевские лауреаты по экономике, химии, литературе, меняется образ старой святой Руси, зазвучали новые слова: Днепрогэс, Магнитка, «Ростсельмаш», социализм, Халхин-Гол и после, казалось, неминуемой катастрофы — битва под Москвой, подвиг панфиловцев, Сталинград… Берлин…