Читать «Казанова Великолепный» онлайн - страница 78

Вот клятва истинной любви!

Г-жа д’Юрфе тоже весьма довольна. «Женитесь на мне», — предлагает она Казе, но он уворачивается, ссылается на то, что тогда, переродившись и став его сыном, она будет объявлена незаконнорожденным. Так что будем благоразумны и попросим новых указаний оракула. Вопросы, ответы, снова вопросы и снова ответы — дело кропотливое.

Наученный сценой с М.М. и К.К., внимательный читатель «Истории моей жизни» явственно улавливает в рассказе продолжение лесбийской темы. Как тут не вспомнить Пруста, исследователя времени. Марколина преспокойно признается, что это пристрастие проснулось в ней в семь лет, а к десяти она успела поразвлечься с тремя-четырьмя сотнями подружек. В Эксе к ней липнет некая графиня (ничего удивительного: «почти все провансальские женщины имеют эту склонность, что только добавляет им привлекательности»). Каза ревнует, но не слишком. Альбертина, то есть, простите, Марколина, безмятежно говорит ему наутро:

«Мы предавались всяким сумасбродствам, на какие, как ты знаешь, горазды женщины, когда ложатся вместе».

В самом деле, что тут такого? А поскольку «ученица Сафо» получила в награду перстень, шевалье быстро ее прощает. Но вот эффектный поворот. Марколина дает ему письмо от графини, с которой провела ночь, состоящее из одной подписи: «Генриетта». Ну, думает читатель, тут уж Каза хватил через край. Нет, просто он хочет сказать (и Пруст ему вторит), что мир — большой бордель, где сплошь и рядом совершаются кровосмешения, которые обнаруживаются со временем. Однако героя-повествователя из эпопеи Пруста невозможно представить себе на месте Казановы между Марколиной и Иреной:

«Почти всю ночь провел я, потакая неистовым играм двух этих вакханок, которые оставили меня не прежде, чем убедились, что я ни на что более не годен и уж не смогу воспрянуть».

Утром Каза находит обеих спящими, «свернувшимися, как две змейки». Эти «цветы зла» не вызывают у него ни малейшего чувства вины, ни о каких «проклятых женах» нет и речи. Откуда же взялась в позднейшие времена мрачная адская тень, сопутствующая этой теме у Бодлера, у Пруста и во всей литературе? Откуда эта вековая печать? Вопрос заключается в том, можем ли мы читать Казанову иначе, чем тайком или, еще того хуже, делая вид, что находим все, о чем он пишет, банальным. Есть еще третий, так сказать, последний вариант: вообще ничего больше не читать — и это то, к чему, кажется, приближается нигилизм конца XX века. Впереди расцвет обскурантизма. Если только мы не захотим понять полное глубокого смысла замечание шевалье де Сейнгальта:

«Я радостно постигал, что для того, чтобы наставить разум на путь истины, надо прежде ввести его в заблуждение. Ибо свету предшествует тьма».

* * *

Казанова в Лондоне. Поначалу он любуется английской опрятностью и порядком, посещает свою дочь Софию, с которой уже десять лет безуспешно пытается завязать роман, и, вынужденный довольствоваться публичными девками, отсылает с десяток не пришедшихся ему по нраву. Плохой знак.