Читать «Естественная история разрушения» онлайн - страница 73
В. Г. Зебальд
Отроение дантовского мира, где населено лишь северное полушарие и чье природное и цивилизаторское чудо накрывает лежащее прямо под его хрупким сводом вечное страдание, предстает, однако, весьма значимым, поскольку в нем выражается теснейшее сродство между historia calamitatum человечества и тем, что нам еще удается выторговать себе в виде культуры у коллективного несчастья. Одолевающий читателя «Комедии» вопрос, не черпал ли сочинитель этих 14 233 стихотворных строк вдохновение из зрелища наказаний, назначенных ему самому, точно так же встает и перед тем, кто занимается творчеством Петера Вайса. Изгнанный из родного города под угрозой смерти на костре Данте, вероятно, находился в Париже в 1310 году, когда в один день были заживо сожжены 59 тамплиеров, и, точно так же как Данте, Вайс в эмиграции сумел понять, какой судьбы избежал. В этом оправдание интереса к садомазохизму, нового и нового виртуозного изображения страданий, которое явлено в литературном творчестве поэтов, отстоящих друг от друга больше чем на полтысячелетия и все же столь схожих по образу мыслей. К тому же преображение перверсии, эндемичной для истории человечества, в жестокость, конечно же, всякий раз происходит в надежде, что глава жестокости пишется в последний раз и что потомки, рожденные в лучшие времена, смогут смотреть на все это как блаженные в Царствии Небесном, о которых Фома Лквинский сказал, что они – «beati in regno coelesti» – смогут созерцать зрелище наказаний проклятых «ut beatitudo Ulis magis complaceat», то есть дабы их собственное счастливое состояние тем больше наполнило их сознание. Обрисованное Фомой Лквинским намерение, как мы знаем, осталось неосуществленным, и, наверное, осуществить его невозможно, ибо наш вид не способен извлекать уроки из того, что творит. Вот почему тяжкая работа над культурой так же бесконечна, как муки и терзания, средства излечить которые она ищет. Пытка вечно длящейся работы поистине – колесо Иксиона, которому творческая фантазия обрекает себя вновь и вновь, чтобы через это искупление по крайней мере самой избавиться от вины. Случай Петера Вайса с особенной убедительностью демонстрирует попытку достичь отпущения грехов в героическом, саморазрушительном труде. В «Эстетике сопротивления», тысячестраничном романе, за который он садится, уже далеко перешагнув пятидесятилетний рубеж, чтобы в сопровождении pavor iiocturims и под бременем огромного идеологического балласта начать странствие через каменные осыпи истории нашей культуры и эпохи, этот magnum opus трактуется – почти программно – как выражение не просто эфемерной жажды избавления, но как выражение
