Читать «География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи» онлайн - страница 84

Именно такую задачу поставил перед собой Брунеллески. Ему говорили, что построить купол подобных размеров без лесов невозможно. Однако скептицизм лишь подстегнул его – и все вышло как надо.

Я решаю навестить собор и лично посмотреть на это диво. Пока карабкаюсь по винтовой лестнице, изумляясь величию замысла, на ум приходят мысли о законе непреднамеренных последствий. Обычно мы не любим такие последствия: чего же хорошего в том, что некоторые научные разработки или технологии оборачиваются против нас! Кондиционирование воздуха повышает температуру в метро на десять градусов. Долгая работа за компьютером приводит к запястному синдрому. Пребывание в больнице приносит инфекцию. Научный журналист Эдвард Теннер называет эти феномены «эффектом реванша». Однако закон непреднамеренных последствий может действовать и позитивно. Порой неприятности имеют неожиданные плюсы, а кажущееся поражение оказывается победой.

Мы выиграли от того, что Брунеллески проиграл конкурс на оформление дверей. Победа сузила бы его возможности: он потратил бы всю жизнь на этот проект (как Гиберти). А значит, не съездил бы в Рим и не построил купол, который поныне остается символом Флоренции. Этот купол вдохновил бесчисленное множество архитекторов Европы и других стран. Всякий раз, когда вам доведется быть в здании окружного суда или старой почты или когда вы с восхищением будете взирать на купол американского Капитолия, вспоминайте старого Филиппо Брунеллески и закон непреднамеренных последствий.

Задумаемся о положении дел во Флоренции начала Возрождения. Церковь была слаба не только в финансовом, но и в нравственном смысле. Монахи утратили монополию на добродетель, никому ее не передав. Как мы уже видели в Афинах и Ханчжоу, каждый золотой век содержал в себе элемент странной вольницы, когда старый порядок рушился, а новый еще не успел сложиться. Вот в такое время, сумасшедшее и неопределенное, и процветает творческий гений. Но как возникают подобные переходные периоды?

Юджин уверяет, что я найду часть ответа в музейчике «Спекола». Он расположен и в буквальном, и в переносном смысле в тени аляповатого палаццо Питти – сразу и не найдешь. Поплутав по местным закоулкам – итальянские закоулки колоритны и заманчивы! – я обнаруживаю, что музей притаился между кафе и табачной лавкой. Незаметный и унылый, он не пользуется вниманием туристов.

Меня приветствует большая статуя Эванджелисты Торричелли – флорентийца и изобретателя ртутного барометра. Поднимаюсь по пыльной лестнице и удивляюсь собственному внезапному интересу. Кто бы мог подумать, что такие музеи еще существуют! За мрачными стеклянными витринами выставлены чучела животных. Гепарды и гиены, моржи и зебры – у всех на мордах одинаковое застывшее выражение, сочетание шока и спокойствия, словно они понятия не имеют, как сюда попали, но смирились со своей участью. Типичный XIX век! Так и ждешь, что навстречу выйдет Чарльз Дарвин.

Впрочем, я пришел сюда не ради чучел. Походив туда-сюда и постояв перед на редкость правдоподобной гориллой, я оказываюсь у работы малоизвестного скульптора по имени Джулио Дзумбо. Именно он стал пионером недооцененного искусства пластических диорам. Некоторые из его произведений называются весьма мрачно – скажем, «Гниение тела» или «Воздействие сифилиса».