Читать «Греческие календы» онлайн - страница 18

Евгений Григорьевич Санин

* Звание "император" в республиканском Риме, в отличие от нынешнего понятия, обозначало лишь высший воинский титул, который формально не давал его обладателю никаких привилегий и власти. Со времен Августа титул императора постепенно начинал обозначать высшую военную власть. Вслед за этим укрепилась традиция называть всех римских монархов — императорами.

—Хорошо, отец... — поднимаясь со скамейки, неуверенно отозвался Тиберий.

Стараясь ступать тихо, он вышел из комнаты, старательно прикрыл за собой дверь.

Август сделал еще одну попытку подняться. Тщетно...

Когда-то в молодости на холоде у него деревенел, а потом отнимался указательный палец правой руки. Порой его сводило так, что он мог писать только с помощью рогового наперстка.

Теперь все тело казалось сплошным указательным пальцем. А наперстком — эта комната, которая давила на него, мучила, мешала дышать.

—Ливия! — шепотом позвал он, услышав голос жены за дверью.

Больше всего на свете ему захотелось, чтобы его вынесли из этой комнаты и понесли на носилках по городу, где его любят, боготворят, чтят. Донесли бы до самого моря…

Просторного, свободного.

—Ливия!..

Никто ему не ответил. Шум и голоса за дверью притихли. Он по-прежнему был один.

Совершенно один, если не считать равнодушно взирающего на него бронзового легионера, обоюдоострый меч которого уже приближался ко второй отметке. Беспомощный, жалкий правитель всего римского мира, словно в насмешку над ним носящий скромное звание императора.

Единственное, что еще оставалось ему, кроме громкого имени, наводящего страх на сограждан и ужас на целые народы, это его память. Она ласкала его теплыми руками матери, будила звоном мечей и воплями умоляющих о пощаде врагов, звала голосами Цезаря, Цицерона, Марка Антония, Клеопатры, Агриппы, Мецената, Вергилия…

Неожиданно на ум пришли стихи Овидия из его любовных элегий, ставших удобной ширмой для изгнания поэта в варварский город Томы: Зависть жадна до живых. Умрем — и она присмиреет Каждый в меру заслуг будет по смерти почтен.

"Овидий, Овидий! — вдруг вспомнил он. Нужно немедленно вернуть его из ссылки!

Впрочем, поздно. Все теперь поздно... Это Постуму надо мчаться ко мне, загоняя лошадей. А 27 мне уже можно поспешать не торопясь..."

— Ну, что?.. — нетерпеливо спросила Ливия сына, едва тот затворил за собой дверь в комнату умирающего Августа.

Тиберий, разогнувшись, резко повернулся к ней. Лицо его поменяло свое выражение.

Словно с бронзового зеркала стерли пыль, обнажив облик совершенно незнакомого человека.

Губы, стывшие в подобострастной улыбке у ложа Августа, властно поджались, угодливые глаза стали неподвижными и холодными, шея гордо выпрямилась.

Охранявшие входную дверь воины вытянулись по струнке, узнав в Тиберий своего удачливого в боях полководца.

Переговаривавшиеся до этого вполголоса лекарь и офицер претория* Сеян почтительно замолчали, видя перед собой достойнейшего преемника Августа. И только Ливия по известным лишь ей одной приметам сразу заподозрила неладное.