Читать «Записки Анания Жмуркина» онлайн - страница 218

Зинаида Николаевна, не дослушав, брезгливо отвернулась.

Философов пожал капризно плечами и постучал пальцами по столу. Бердяев положил пирожное на тарелку и, посапывая, молча стал трудиться над ним. Офицер-поэт, бросив взгляд на Успенского и пошевелив толстыми губами, ухмыльнулся и сел на стул недалеко от Пирожкова, шептавшего что-то рыжеволосой и сухопарой женщине, лицо которой было украшено большим синим носом. Зинаида Николаевна, держа лорнет у голубых глаз, остановила взгляд на Игнате. Тот побледнел, потом покраснел и потупил глаза. Она снисходительно улыбнулась ниточками губ и перевела голубые шары на Опута.

— Господа, сейчас прочтет свои стихи поэт-солдат… — и Опут, назвав фамилию Игната, сел.

На меня стихи поэта-офицера произвели сильное впечатление.

XV

Тишина.

В ней, если верить поэту-офицеру, серафимы ясны и крылаты, нет нищеты, крови и слез, сочится вместо них небесный мед. На лицах воинов — счастье. Но ведь повесился же в уборной лазарета не серафим ясный и крылатый, а Семен Федорович. Игнат Денисович у стола, кто-то из гостей уступил ему стул. Он виден всем. Я стал смотреть на его профиль, белоснежную повязку на голове. Его желтые губы шевелились. С них срывались не строки стихов, а тяжелые камни. Что он выкрикивает? Это бред? У Зинаиды Николаевны и у других дам от каждого его выкрика вытягиваются все больше и больше физиономии, становятся круглее глаза. Лухманов, стоя прямо, как каменное изваяние, выбрасывал камни, катил их:

Ах, люди… о люди хорошие (В этих словах нет ни грана иронии), Прошу вас — оставьте, оставьте меня, Когда мои дни, как горошины, Летят сквозь пыланье огня В края далекие, погожие! Ах, люди… о люди хорошие, Ваши речи, не речи — симфонии, На вас ладно сидят сюртуки и крахмалы (В этих словах нет ни грана иронии). Но я не пойду за вами…

— Лю-ли, он не пойдет за нами, — прогудел Успенский, оживляясь.

Гости на слова моего соседа не обратили внимания, — смотрели дико на поэта-солдата. Я сидел как на иголках. «Хотел прочитать «Прометея», а читает черт знает что», — шепнул я в чрезвычайном раздражении Модесту Азарховичу и перевел взгляд на Иваковскую. Она, бедная, сидела неподвижно, как фарфоровая. Только ее карие глаза сверкали растерянно и виновато на побледневшем лице. Опут, как и сестра, не ожидали от своего протеже такой дерзости. У него нижняя губа отвисла, за нею хищно сверкали мелкие зубы. Сейчас он очень был похож на суслика. Было видно, что Опут был страшно зол на Игната за то, что он читал не те стихи, которые были отобраны им. Конец первого стихотворения Игната был еще более ужасен по содержанию, чем его начало и середина. Поэт-солдат прямо заявил собравшимся народолюбцам, что они, чтобы жить в дворцах, «опутали путами религий народы», что эти народы поняли, что богов нет, а пророков, несущих в себе тоску о боге, несущих в себе бога, надо убивать каменьями.