Читать «Воровская трилогия» онлайн - страница 549

Я не припомню случая, чтобы во время или после подобного рода торжеств был хоть малейший кипеш. Если бы не посвященного в некоторые тюремные тонкости человека можно было подвести к камере и сказать, что за ее дверями справляют день рождения десять, а то и больше человек с огромным количеством самогона и что у каждого из них минимум по три судимости за плечами, не уверен, что кто-нибудь поверил бы в сказанное, пока не увидел все это собственными глазами.

Ну а что касалось самогона, то он был здесь такого качества, что иногда, придя поутру на смену, надзиратель с похмелья просил налить ему чуток. Для этих целей десять литров первача всегда стояли на «общаке».

Почему не налить больному? Пожалуйста! Больше того, бывало, и мусора-надзиратели после вечерней проверки, закрыв все наружные двери и пригласив к себе друзей из других корпусов, напивались самогоном и вырубались намертво, прекрасно зная наперед, что во власти положенца на «тубанаре» все будет ровно.

По утрам мы всегда давали им каждому по двадцать рублей, чтобы они могли опохмелиться по дороге домой. Вообще каждая смена, отдежурив, получала по своей законной, заслуженной двадцатке.

Что касается «кума», то тот вообще сидел у нас на зарплате и почти не появлялся на «тубанаре», боясь заразиться. Чтобы поймать этого неуловимого мусоренка для разрешения тех или иных проблем, которые без его участия решить было практически невозможно, мы в буквальном смысле слова караулили его у самого входа в «тубанар».

Его кабинет у нас был чем-то вроде аптеки и склада одновременно. Грев, который братва присылала со свободы в виде медикаментов, чая, курева и глюкозы, мы хранили именно в нем.

У всех камер кормушки на дверях были открыты круглые сутки.

Именно в то время, когда мы с Колей были на положении, нами вместе с босотой «тубанара» был разрешен вопрос о снятии всех козырьков с решеток камер, и вскоре они были отпилены.

Насколько это облегчило существование больных людей в переполненных под завязку камерах, думаю, говорить нет надобности.

Что касалось некоторых полномочий «положенца», то по его требованию надзиратель открывал дверь любой из камер, даже женской. Лишь одна камера была недосягаема для нас – это камера «блядей».

У положенца «тубанара» был непререкаемый авторитет и почти неограниченные возможности, как по разбору любого рамса, так и по передвижению на территории корпуса. Все эти нюансы были согласованы непосредственно с «хозяином», так как польза от этого была не только арестантам, но и с мусорами тоже. То есть и здесь нашлись точки соприкосновения.

Какую же пользу давало свободное передвижение положенца тем и другим? А вот какое. Дело в том, что по законам преступного мира, то бишь по воровским законам, любая разборка «на Кресту» запрещена. Исключением может служить лишь «блядь», которую при возможности нужно уничтожать везде, где бы она ни появилась. Вплоть до того, чтобы даже выдернуть у этой нечисти капельницу из вены, чтоб он сдох в муках!

Что же касалось «тубанара», то в отличие от больнички, где люди редко лежали больше месяца, здесь они находились годами. Мало ли что могло произойти между ними за это время? Или вдруг этапом кто-то из недругов пришел, или еще что-нибудь произошло на бытовой почве?