Читать «Три косточки тамаринда» онлайн - страница 36

Она не собиралась объяснять ему, что ее «подвиг» вообще таковым не является. А правда заключается в том, что она и правда скучала по Ваське – пока не перестала скучать и не занялась насущными проблемами. В круговерти из учебы, недосмотренных снов и слишком коротких ночей, считаных-пересчитаных копеек, голодного урчания в желудке и отчаяния в голове ее любовь отошла на второй, третий, четвертый план. Как выяснилось, она вполне могла прожить без любви, пока бежала от одного ученика к другому с тяжелой сумкой наперевес. Марина всегда знала, что Васька вернется, и любовь откладывалась на те светлые времена. Пока Вершинин не озвучил диагноз для мамы Оли. Теперь сами светлые времена отодвинулись на неопределенный срок.

Ваське хотелось всего и сразу. Как будто внутри у него открутили вентиль и вода, фыркая и булькая, рванула по трубам. Он умудрился с ходу поступить в пединститут и всерьез теперь собирался наверстывать упущенное время. Марина была нужна ему прежней, той растрепанной темноволосой бестией, которая выжигала татуировку раскаленным ножом, кусалась во время ссор и стонала, пока Васька упивался ее грудью, задрав ей свитер прямо на лестничной клетке четвертого этажа.

Он не знал, что той Марины больше нет.

В минуту слабости она вывалила ему все: и про заработки, и про безденежье, и про мамину болезнь. Особенно про мамину болезнь. Она с упорством маленького ребенка перебирала все счастливые картинки из детства, которые давно привыкла нанизывать на нитки сожаления и развешивать внутри памяти, наподобие старомодной новогодней гирлянды из флажков-воспоминаний.

– Ну что ты так расстраиваешься? Это ведь жизнь.

Марина отняла руки от заплаканных глаз. Васька пояснил:

– Родители не молодеют. Бывает.

Бывает с другими, хотела заорать ему Марина. С теми, про кого она ничего не знает. А это ее родная мама, которая теряет человеческий облик, и даже быстрее, чем то обещают учебники по медицине. И тут не может быть никаких «бывает» и «это жизнь», есть только боль и бесконечные вопросы, больше похожие на упреки в адрес Вселенной. И надо просто понять Марину, просто сгрести в охапку и качать на коленях, говоря, что все будет хорошо, целуя и утирая слезы. Потому что иначе она сломается и не удержится на краю.

Марина ничего не ответила. В тот день они отправились на рок-концерт под открытым небом. И, переминаясь на огромном вытоптанном лугу среди одуревшей молодежи и подпевая песням, некогда так любимым, Марина почувствовала, что больше не принадлежит этой толпе. И Ваське тоже не принадлежит. Теперь у нее другая участь и им не по пути.

Вскоре они расстались. Неловко, но почти безболезненно, потому что к этому времени Васька отчетливо осознал, что от отпадной оторвы Марины осталась лишь оболочка. Да, все такая же – нет, даже более привлекательная. Но оболочка. Внутри она стала совсем иной, незнакомой, серьезной и часто до невозможности унылой. А Ваське так хотелось урвать еще свой кусок веселья.

Вырастая, рассуждала Марина, дети оказываются не готовы ко взрослой жизни. Причем каждый из них не готов к чему-то своему. Одного пугают близкое материнство или отцовство, смена семейного статуса и появившиеся в связи с этим новые обязанности. Другой вдруг выясняет, что, оказывается, взрослые люди работают, а он не хочет ходить на работу и гнуть спину с девяти до шести, ведь профессия, выбранная им по малолетству и недомыслию, оказалась совершенно неприменима к конкретно этому человеческому характеру. Третьему не дает покоя осознание, что жизнь, оказывается, уже началась и идет, и все в ней как-то уж слишком по-настоящему, и нет возможности переиграть, начать заново, поднять лапки с воплем «Я пошутил! Брейк!». Кого-то наотмашь бьет понимание того, что большинство мечтаний так и останется в области фантазии. Или в какой-нибудь двадцатилетней голове поселяется мысль о неотвратимости старости, которая, кажется, уже вот-вот замаячит на пороге.