Читать «Лекарство от уныния» онлайн - страница 12

Работала, получила жильё – и счастью не было предела. Правда, за неимением бабушек-дедушек дочушку приходилось оставлять одну. Одну, да не совсем. Собираясь на работу, упадёт на колени перед старыми иконами (уберегла, сохранила чудом):

– Матушка-Заступница, Царица Небесная, тебе вручаю доченьку свою! Защити, убереги от всякого зла! Святителю отче Николае, помоги! Ангел Хранитель, моли Бога о нас!

И в течение дня не раз помолится о дочушке, прошепчет горячо: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…»

Старалась Дуня и по-человечески дочу утешить: и игрушек нашьёт, и кукол смастерит. Даже клоун был у Саньки, и звала она, трёхлетняя, этого клоуна замысловато и длинно: Гринь-тинь-тинь-чик. А только такое имя и могло быть у этого чудесного разноцветного клоуна! Это медвежонок – Стёпка, кукла – Галя. А клоун сказочный – только Гринь-тинь-тинь-чиком и мог зваться.

Мама варила вкуснейшую овсяную кашу. Ах, что это за каша была! В сытые годы нового века вспоминала Александра мамкину кашу, томлённую в печи для дочушки, да со сливочками. Поставит мама горшок с кашей на пол в углу, рядом питьё: молоко, воду. Санька ползает, играет. Проголодается, подползёт к горшку, с коричневой сладкой пенкой по краям, поест, дальше играет. Мама придёт: где Санька? Умаялась, под столом спит…

А Пресвятая Богородица и святитель Николай Чудотворец с образов ласково смотрят: присмотрели, уберегли.

Хорошо они с мамой жили. А в четыре года Санька испытала ужас. Кошмар просто. И кошмар этот никак не заканчивался целых два года.

Кошмар

В четыре года оказалась Санька в детдоме. Как оказалась и где мама – сама понять не могла. Запомнила, как целый день не выпускала подол нянечки и рыдала-рыдала, до истерики, до заикания: «Где моя мама? Когда мама придёт?»

Детдом сорок восьмого года был местом сталинского духа, с суровыми порядками и строгим воспитанием. Врезался в память эпизод: детдомовцы на прогулке, и Санька с вечно голодным, ноющим животом, пытаясь обмануть голод, забралась на сугроб, отломила с крыши веранды сосульку. И сосёт, и лижет, отбиваясь от голодных конкурентов. Воспитательница приказала бросить ледяное сокровище, но сил исполнить приказ не хватило.

После возвращения группы с прогулки все сели за столики. На столах – жидкий суп, морковная котлета с кашей, детдомовская радость – компот. Санька – только за ложку, а ей – раз – и под нос другую тарелку ставят. А в тарелке – снег.

– Ешь вдоволь! Учись старших слушаться!

На всю жизнь запомнила эту тарелку со снегом. На воспитателя обиды не держала: она не злая, просто так принято было воспитывать маленьких детдомовцев – в строгости.

А через два года мама вернулась. Худая, стриженая, постаревшая, совсем-совсем седая, обняла дочушку, прижала к сердцу, дрожащими руками протянула воспитателю помятую справку: «Гражданке Евдокии, освободившейся из заключения, разрешается забрать из Олонецкого детского дома дочь Александру, шести лет».

Санька узнала маму: у старушки в лохмотьях были мамины глаза, а в глазах – мамина любовь.