Читать «Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна» онлайн - страница 119

Рафаэль Абрамович Гругман

* * *

Третьего утром консилиум должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным: смерть неизбежна. Маленков дал нам понять, что он ожидал такого заключения, но тут же заявил, что он надеется, что медицинские мероприятия смогут если не сохранить жизнь, то продлить её на достаточный срок. Мы поняли, что речь идёт о необходимом фоне для подготовки организации новой власти, а вместе с тем и общественного мнения. Тут же мы составили первый бюллетень о состоянии здоровья И. В. Сталина (на 2 часа 4 марта). В нём имелась заключительная фраза: “Проводится ряд терапевтических мероприятий, направленных на восстановление жизненно важных функций организма”. Тем самым в осторожной форме выражалась надежда на “восстановление”, то есть расчёт на некоторое успокоение страны.

В медицинских учреждениях — Учёном совете министерства, президиуме академии, в некоторых институтах — были созваны совещания для обсуждения того, как помочь в лечении Сталина. Вносились предложения о тех или иных мерах, которые предлагалось направлять консилиуму врачей».

Предпринимая отчаянные попытки спасти Сталина и сомневаясь во врачебном профессионализме профессоров, вызванных для его лечения, к экспертизе привлекли арестованных врачей М. С. Вовси, Э. М. Гельштейна, Я. Л. Рапопорта… однако, сохраняя государственную тайну, их не посвящали в конкретику — имя больного не называлось.

По воспоминаниям профессора доктора медицинских наук Рапопорта, до ареста заведующего лабораторией патоморфологии Института морфологии АМН СССР, а после его ликвидации в 1951-м заведующего аналогичной лабораторией Института им. Тарасевича, с 3 марта прекратились пытки и изнурительные допросы. И хотя арестованные по-прежнему оставались в наручниках, изменился характер допросов и их напряжение: следователи задавали вопросы сугубо медицинские (об этом в следующей главе), и арестованные поняли, что произошло нечто важное, но терялись в догадках. Но никто из первой четвёрки вождей даже в критической ситуации не взял на себя смелость в помощь консилиуму доставить их из камер тюрьмы в Кунцево.

Слово Мясникову:

«…На следующее утро, четвёртого, кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы прибыла молодая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: “Да, инфаркт”. Переполох! Уже в деле врачей-убийц фигурировало умышленное недиагносцирование инфаркта миокарда у погубленных-де ими руководителей государства. Теперь, вероятно, мы у праздничка. Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта, а заключения уже известны всему миру. Жаловаться на боли, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта. Консилиум был в нерешительности. Я первый решил пойти ва-банк: «Электрокардиографические изменения слишком монотонны для инфаркта — во всех отведениях. Это мозговые псевдоинфарктные электрокардиограммы. Мои сотрудники по ВММА получали такие кривые в опытах с закрытой травмой черепа. Возможно, что они могут быть и при инсультах». Невропатологи поддержали: возможно, что они мозговые, во всяком случае, основной диагноз — кровоизлияние в мозг — им достаточно ясен. Несмотря на самоуверенный дискант электрокардиографички, консилиум не признал инфаркта. В диагноз был, впрочем, внесен новый штрих: возможны очаговые кровоизлияния в мышце сердца в связи с тяжёлыми сосудодвигательными нарушениями на почве кровоизлияния в базальные ганглии мозга.