Читать «Бульвар Ностальгия» онлайн - страница 10
Владимир Савич
Ужасающая картина открылась мне, когда я вошел в комнату. Содранный с
инструмента зеленый полосатый плед шотландского производства тяжелым
комком валялся в пыльном углу. Бесстыдно задранные пианинные крышки
стыдливо смотрели на враждебный им мир, и на одной из них красовалась
надпись: «Боня и Тоня были здесь».
Девственную белизну клавиш украшала смоляная дыра, а известный городской
пластовик Зис уже норовил помочиться на металлические внутренности
«Красного Октября».
Я отчаянно запротестовал.
– Да ты что, Боб, может ты, брат, того, и не рок-ин-ролльщик вовсе? – ехидно
спрашивал меня Зис, застегивая брючную молнию.
– Можешь думать, как хочешь, – решительно заявил я. Но писать ты будешь в
унитаз!
– Реoрles, линяем отсюда! – закричал Зис. Но народ предпочел бегству
«Солнцедар».
После их ухода я долго пытался убрать следы рок-ин-ролльного нашествия. Но
вечером позорная тайна была открыта – на ноте «до» малой октавы бесстыдно
зияла никотиновая дыра. Никто не стал выяснять, кто были таинственные
«Боня и Тоня», оставившие столь эпохальную надпись. Всем и без того было
ясно, что сын связался с далекой от фортепьянной музыки и хороших манер
компанией. Через несколько дней «Красный Октябрь» с помощью подъездных
алкашей, братьев Синельниковых, перекочевал в соседскую квартиру Славика
Лившица, а в первой половине 70-х вместе с новыми хозяевами и вовсе канул в
неизвестность.
5
Подобно замысловатой импровизации минули годы. Они были разными,
как клавиши на клавиатуре. Черными и белыми. Скандально мажорными и
уныло минорными. Но неизменным было одно – мое стремление к новизне. Рок
я поменял на джаз, джаз – на джаз-рок. Кроме этого я менял адреса, места
учебы и работы, длину волос и ширину брюк. В конце концов, я поменял
континенты!
Сегодня, вдалеке от тех мест, где я был юн, независим и свеж, меня уже
никто, Боже мой, никто не называет лоботрясом и не нанимает мне
музыкальных репетиторов. Как жаль!
Теперь я, старый, нудный и помятый жизнью человек, кричу малолетним
детям «лоботряс, обормот, обалдуй» и кое-что из французской ненормативной
лексики.
Несмотря на это, дети растут. И растут стремительно. Кажется, только вчера
дочь училась называть меня «папой», а вот уже лежит передо мной её письмо к
Санта-Клаусу: «Милый Санта-Клаус, подари мне, пожалуйста, на Рождество
настоящее пианино».
«Это же в какие деньги выльется мне эта просьба?», – думаю я, засовывая
письмо в карман.
Я уныло хожу с этим посланием по музыкальным магазинам. Любуюсь
грациозными «Ямахами», важными «Болдуинами» и задерживаю дыхание у
непревзойденных «Стейнвейев». Большие и важные, с поднятыми крышками,
они напоминают огромных диковинных птиц, взмахнувших крыльями. Но с той
жалкой мелочью, что звенит в моем кармане, все это черно-белое изящество
дерева, кости и металла, увы, не про меня. Чужой на этом празднике
музыкального совершенства, я разворачиваю свои башмаки и спешу в
спасительные магазины вторых рук, на кладбища отслуживших свой век
вещей. Долго и безуспешно брожу я среди неуклюжих комодов и «модных
мебелей» минувших эпох и стилей, пока не натыкаюсь на то, что ищу.