Читать «Убитое счастье» онлайн - страница 74

Все ее ухищрения не смогли помешать свадьбе. Это был первый случай, когда Игорь не подчинился и поступил вопреки ее воле. Удар по самолюбию оказался настолько сильным, что мать действительно слегла с сердечным приступом и первый брачный месяц у молодых, вместо медового, получился лекарственным.

Юля показала себя хорошей невесткой, можно сказать, идеальной. Она не уходила от постели больной, понукала всем ее капризам, но это, отнюдь, не растопило ледяное сердце свекрови…

Второй удар, пожалуй, более чувствительный для ее самолюбия, был нанесен, когда они уехали из ее дома. Это не было бунтом, который можно загасить упреками и придирками. Это был ураган, который коренным образом разрушил ее привычный образ жизни. Выбросил ее из наезженной колеи, вынудил приспосабливаться к новой жизни.

И не только ее.

Молодые тоже в полной мере ощутили вкус свободы и независимости, стали мыслить по-другому, и все ее влияние, которое она с такой тщательностью навязывала, рассеялось в одно мгновенье, словно его никогда и не было.

К хорошему, оказывается, тоже можно привыкнуть и расставаться с ним гораздо больнее, чем с плохим.

— Хочу с тобой поговорить, мама, — увидев, что родительница насытилась, сказал Игорь.

— О чем, сынок?

В ласковом обращении не было ничего ласкового, нежного, хоть чем-то напоминающего материнскую любовь. Ту любовь, какую показывают в фильмах, о которой пишется в книгах. Фраза, которая, самим построением слов, должна была излучать тепло и ласку, из ее уст вырвалась сухо, без каких-либо эмоций.

Впрочем, как всегда.

— Завтра приедет Юля. Я не хочу, чтобы вы ссорились.

Она открыла рот, хотела что-то сказать, наверное, как всегда, неприятное в адрес невестки, но Игорь не позволил.

— Я не хочу, чтобы ты говорила о ней плохо.

— А что о ней можно сказать хорошего? Воровка, украла у меня сына…

Таки вырвалось.

Старая, заезженная пластинка.

Надоевшая, почище зубной боли.

Доставшая до печенок.

Раньше звучавшая, как эталон истины, сейчас перешедшая в разряд фарса, но от этого не ставшая менее противной.

— Это — Юлин дом. И мой — тоже. Наш с Юлей дом. Когда мы жили у тебя, мы выполняли все твои требования. Так что, будь, добра, веди себя соответственно. Иначе…

— Но ведь я твоя мать! — ее голос сорвался в неком подобии крика.

Негромкого, резкого, скрипящего.

— Мне — мать, а Юле ты — никто. Не захочет, чтобы ты жила с нами — ее право. Учти, мама.

— Я сама с ней жить не захочу!

Сказала, прежде чем подумала.

Потом сообразила, что ляпнула лишнее. Умолкла, сникла. Теперь перед Игорем снова сидела всего лишь старая измотанная женщина, которая, возможно, и заслуживала жалости, если бы не злобно сжатые губы и хищный, нехороший блеск в глазах.