Читать «Повесть Белкиной» онлайн - страница 31

Всего-то?

Я захожу в дом и наливаю стакан водки. Морщусь. Пью. Большими глотками. Морщусь. Душа начинает теплеть. Наливаю еще стакан. Снова морщусь. Снова пью. Снова морщусь. Душа начинает подтекать. Появляется лужица, я иду за шваброй. А, вытирая воду, с удивлением замечаю, что тряпка в чем-то красном, и пахнет йодом.

– Эй, душа, блин! У тебя затянувшаяся менструация, что ли? Ты чего кровоточишь, как девица? Водкой тебя растерли, а ты за свое?

– У меня не менструация, у меня дефекация, – отвечает душа, и улетает в неизвестном направлении. – Over-доза.

А раз душа улетает, я, как Аз_Буки_Веди, остаюсь Глаголь_Добро_Мать-их, кукольно лежать на полу: завод-то кончится, что я могу сделать? Может, думаю, все еще образуется, и вернется ко мне душенька-то? Жду, холодею уже…

Вернулась. Разнесчастная! Мне ее даже жалко стало.

– Понимаешь, – говорит, – не могу тело твое бросить. Тебе в нем еще немного походить придется.

– Совсем немного? – то ли радуюсь, то ли расстраиваюсь.

– Не бери в голову, – душа с трудом отмывается и накрывает собой буквы; они оттаивают, а я обнаруживаю на полу еще одну красную лужу.

– Милая! – качаю головой. – Как всё запущено! Что ж это, тудыть, такое? Куда, тудыть, ни плюнь, – везде капает, и всё – живое, и всё – жжёт… Как же мне с этим добром разбираться теперь? Что делать-то?

– А ничего. Принцип у-вэй помни, – сказала душа, сворачиваясь в клубочек.

Захотелось погладить ее, но что-то меня удержало.

– Да ладно, чего теперь, раз ты вернулась… – сев на пол, я долго терла виски. – Только… как же Сам Текст?

– Т-с-с, – душа прикрыла мне рот чем-то. – Я обещаю.

– Обещаешь? – я посмотрела туда, где, как мне казалось, пряталось Моё Самое: да так оно и было, к не/счастью…

* * *

Сто десятое ноября

О буквах: букв всегда мало, они ускользают из-под чего-то нематериального – в материальную закорючку на бумаге. Буквы делятся на природные и загранпаспортные. Природные буквы создают природную речь; загранпаспортные также создают речь, только иной природы, и по курсу евро. Буквы бывают толстые и тонкие, высокие и низкие, колючие и мягкие, выросшие из иероглифа и не выросшие из иероглифа. Буква не любит толпы. Буква интровертированна, она всегда – вещь в себе: лишь, так скажем, «сочетавшись со слогом» и надумав стать словом, буква поворачивается к лесу задом, и тогда Иван-дурак аплодирует: «Эк, я, прочитал-таки!»

Буква очень нежна и хрупка. Буква вся сахарная – неосторожное движение, и она уже легко: тает, бьется, ломается, исчезает. Букву очень легко спугнуть. Единственное неправильное действие – и ускользнет навсегда. Буква женственна, даже когда прикидывается Ы (Ы, кстати, самая женственная буква, как, впрочем, и Ъ).

Буква любит поспать подольше: редко соглашается быть написанной с утра пораньше. Буква – полька-бабочка, отдается всегда бесплатно. Буква – чистое и святое существо, если, конечно, не пребывает в запое. Когда буква пьет, ее лучше не трогать. Вначале была Буква.

– Говорите по-человечески, – сказал Орленок Эд. – Я и половины этих слов не знаю! Да и сами вы, по-моему, их не понимаете!