Читать «Как я была Пинкертоном. Театральный детектив» онлайн - страница 61

Но меньше всего мы понимали стремление приписать разыгравшуюся трагедию намерению навредить советской культуре. Меньше всего мы хотели вредить тому, чему служим. Можно ссориться из-за гримерок, цветов, поклонов, ролей, в конце концов, но вредить театру, которым мы живем!..

Но с каждым побывавшим в каюте товарища Строгачева атмосфера становилась все напряженней. Уже никто ничего не рассказывал, даже Ряжская не ведала, что там творится. ОГПУшник выбирал жертв по одному ему ведомой схеме. Хотя логика в ней была: последними попадали в его каюту мы трое – Тютелькин, Гваделупов и я. С Суетиловым поговорили в числе первых.

Дошла очередь и до меня…

– Перед смертью исповедуются для передачи опыта следующим поколениям, дети мои! – зачем-то объявила я и отправилась на Голгофу, впрочем, не слишком переживая. Не убьют же меня? А если убьют, то я им покажу! Буду являться каждую ночь в образе Привидения отца Гамлета и требовать сознаться в убийстве коня Александра Македонского.

Ряжская напутствовала меня:

– Руфа, будь серьезной, это не Проницалов. Это гораздо хуже.

– Проходите, товарищ Раевская Руфина Григорьевна, восемнадцатого года рождения.

– Да, – согласилась я и уточнила: – Восьмого июля в шесть часов пополудни.

Строгачев шутку не принял, посмотрел взглядом объевшегося кроликами удава и заметил:

– Время можно не уточнять.

– Я на всякий случай, чтобы ни с кем не спутали.

Строгачев шутить был вовсе не намерен. Он кивнул, чтобы присаживалась, и открыл одну из довольно толстых папок из левой стопки на столе. Прикинув количество документов слева и справа, я поняла, что каждая папка означает одного человека и перемещается из одной стопки в другую после беседы. Строгачев уже устал. Не позавидуешь…

Я огляделась.

Помимо папок на столе в обычном стакане с подстаканником карандаши. Они так остро заточены, что вполне могли использоваться как холодное и даже метательное оружие. Кого он боялся?

Крышка ящика, который следом за Строгачевым принесли на пароход матросы, откинута, в нем небольшая стопка папок. Судя по фамилии на верхней, это дела тех, кто благополучно отпущен домой. На кровати другая, там Ряжская, а значит, отработано без последствий. Ангелина может радоваться, надо только посоветовать ей не болтать лишнего, чтобы папка не перекочевала в другую стопку.

В правой стопке Меняйлов. Значит, мне не туда.

А вот в левой не просто непроработанные, там вся наша компания, все так или иначе задействованные в истории пропажи Любови Петровны люди – Суетилов, Тютелькин, Ермолова, Скамейкина, Распутный, Гваделупов. Это что, приговор независимо от результатов допроса?

Стало не по себе от понимания, что от того, в какую из стопок попадет папка с твоим делом, зависит сама судьба. Я уже не вспоминала об угрозе являться в виде привидения и требовать сатисфакции за лошадь. Страшно все равно не было, но было жутко. И еще мерзко из-за беспомощности.

Пока я изучала гору документов и Строгачева, он исследовал содержание моего личного дела. Сейчас я мечтаю заглянуть в эту папку, а тогда она не интересовала ничуть. Что может быть особенного или опасного в моем личном деле?