Читать «Карамель» онлайн - страница 85

И вдруг раздается писк — еще более режущий и раздражающий. Для начала я прячу коробку, затем жму на мигающий экран.

— Карамель! — вздыхает появившееся изображение отца — лицо мужчины гладко выбрито, скулы блестят, отточенные зубы держат звериный оскал. — Я заехал в администрацию школы, и, знаешь, кого я встретил? Твоя подруга Ирис сидела там и рассказывала о том, какая ты плохая, в красках расписывая ваши недавние похождения и принося свои извинение за косвенное причастие.

Речь его складна и чиста, мне не верится, что он способен был на вчерашнее — искусное притворство. А было ли то? Безумие…

Я хочу выругаться в адрес подруги, но перед отцом не смею, посему проглатываю злость и киваю.

— Хочешь искать виноватого? — говорит он. — Не вини ее. Вини меня. Это я не смог тебя воспитать.

Слова эти очень сильно бьют по моему самолюбию и трезво мыслящей голове; воспитание — вот, чем я могла всегда гордиться и гордилась. Семья Голдман — самая востребованная и успешная семья современности, дурного тона просто быть не могло с моего рождения, ибо портреты наши всегда зияли в рекламных компаниях и перед многочисленными другими управляющими. Связи семьи Голдман были по праву велики и обширны; воспитание — наше воспитание так предрасполагала к себе людьми. Но отец ныне думает иначе, и это удушающими пальцами обхватывает мое горло, когда как я еще пытаюсь вдохнуть последние порывы воздуха с поверхности, последние порывы ледяного ветра Нового Мира.

— Это вранье, — спокойно лепечу я, не выдавая свои эмоции. — Мне было плохо вчера, да, отец! Но все остальное — наглая ложь, это сквернословие пытается поддеть меня, но ты не должен тому верить. Отец…

Я пытаюсь защититься, пытаюсь найти способ оборониться.

— Ирис сказала, что ты плохо влияешь на Ромео, Карамель, — продолжает мужчина. — Она слышала ваш разговор, когда он просил тебя поцеловать. Администрация расценила это не как его самостоятельное желание, а как твое наглое поведение, приведшее к тому. Ты довела его до такого. — Отец отвлекается, смотрит через плечо, говорит кому-то: — Мне плевать на эти новости! Что с фотографиями? Это ее ноги в чулках! Ее! Никаких претензий к семье Голдман! Никаких!

Он почти рычит, зубы его еще больше обнажаются, и бледно-розовые десны видно также.

— Это не чулки, — отзываюсь я.

Никаких претензий к самой семье — конечно, он хочет, чтобы его эта история не задела ни единой гранью произошедшего: можно свалить всю вину — и даже не свершенное мной — на особу Карамель, упрятать ее куда-нибудь, выгнать — лишь бы избежать последствий. Рассмотрение всех претензий и жалоб — дело длительное и, по большей степени, бессмысленное, потому что, когда против тебя встает хоть один, толпа уверенно качает головой, будучи даже неосведомленной в имени осуждаемого. И поэтому я могу сказать точно — никто из моей семьи не вмешается за меня, не скажет ни слова, ибо все это будет звучать опрометчиво и заурядно. Я могла упрашивать их, содействовать в принятии решения о протесте, могла заразить пропитавшимся в меня аморальным сознанием — и тогда гибнет целая династия.