Читать «Летний день, или Корыто со старостью» онлайн - страница 119

Ольга Александровна Белова

Не ответит, точно говорю, не ответит.

Смех да и только, просит, а сам не знает, к чему просит.

Но у них там, в канцелярии, видно, добрый народ сидит, всякие просьбы удовлетворяет; только если уж совсем болван, не понимает, о чем просит, так его просьбу могут как бы отложить. Авось, дурень, одумается. А так к прошениям отношение очень внимательное: ведь в просьбе весь виден человек… как букашка на стекле. Да и потом, прошение – бумага благовоспитанная, от того благовоспитанная, что знает человек свое место, когда просит, не мнит из себя не весть что.

Другое дело – требование. Из самого названия видно – в таковых бумагах не просят – требуют. Так, мол, и так, требуется мне то, причитается это, выньте да положьте, а я и без вас разберусь, что мне с этим делать. Вы там умные, но и мы здесь не лыком шиты.

Кому довелось хоть одним глазком на требование глянуть, тот уж, верно, имеет об них собственное мнение и вперед меня скажет, что как-то всё в них очень фамильярно: как будто клоп какой возомнил из себя невесть что и идет к лицу высокопоставленному, к царю или президенту (извините, господа, не знаю, какое у вас имеется), и, притопнув одной из своих ножек, визжит:

– Ну-ка, давайте, раскошеливайтесь! Заснули вы там, что ли?!

Но требования, божьей милостью, редки. Народ у нас жиденький, хиленький, куда ему требовать? Вот слезу пустить – это дело другое… но я не осуждаю, бывает, и посочувствую кому, тем более что и там просьбам не препятствуют. Все внимательно читают – решают, кому чем подсобить.

А бывает мерзость просто, а не письма. Обвиняет какой-нибудь умник канцелярское начальство, изобличает, позволяет себе резкости всякие. Слова сплошь гадкие – чур-чур-чур, их и говорить страшно – и писаны с таким пылом и жаром! Они там, видно, у себя в канцелярии слова эти, как раскаленную головешку, одно за другим перекидывают, пока до конца письма не дойдут.

Есть ли в них хоть на каплю справедливости?

Ох, и вопросы-то такие задавать страшно. Нашего ли ума это дело?

А мне все же вот что любопытно, сколько им обидных слов отправляют, а они не отворачиваются от умников этих и даже жалеют иного чудака. Да еще сидят там у себя и соображают, как бы ему помочь. Во до чего доходит.

Но вы не подумайте, что народ у нас до того скверный, что только пакости и пишет. Есть и достойные письма, например благодарственные… в адрес какого-нибудь лица или даже самой канцелярии. Пишет вам, мол, такой-то, век благодарен вам буду за вашу благосклонность, век буду помнить, пока, значит, не поступлю в ваше вечное распоряжение. Такое письмо читать одно удовольствие, писать одно удовольствие, я вот только упомянул о нем вскользь, а самому так приятно стало, как будто бы поросенка с хреном откушал. Во какие письма! Даже на постороннее лицо, к делу не относящееся, действие имеют.

А бывают и вовсе чудные письма: взялся человек писать, но не ради своей шкуры старается, ради другого старается, вот ведь широта душевная какая иной раз попадается. За кого просит, спросите? За ближайшего своего, за родственника, а иногда и вовсе за чужого человека.