Читать «Музейный роман» онлайн - страница 245

Анна Андреевна Ивáнова была с внучкой своей, милой Сашенькой. Они подарили Льву и Еве то самое вольтеровское кресло, в память о дяде Саше, одном из спасителей жизни героини праздника. Сашенька, всё такая же лёгкая и упругая, как пружинка, была весела и улыбчива. И было ужасно жаль, что вскоре она переезжала в Рим на постоянное место жительства, поскольку собиралась там выйти замуж, а кроме всего, ещё и нашла работу по профилю, психолингвистом. Однако обещала не забывать всех и, навещая бабушку, всякий раз непременно проведывать приятное ей семейство новых друзей своих Алабиных.

На этом список гостей от невесты заканчивался. Остальные были со стороны жениха — без малого большая и всё ещё культурная Москва, перечислять какую поимённо нет нужды, поскольку Лёву по-прежнему любили и продолжают по сей день любить малочисленные друзья и всё так же ценят, с ненавистью или без неё, многочисленные недруги его и коллеги.

С отцом они помирились, хотя никогда по большому счёту и не ссорились. В один погожий день Лев Арсеньевич просто пришёл к Арсению Львовичу и прямо заявил, что был идиот и сволочь. И что просит у него за это прощения. Больше они ни о чём говорить не стали, просто обнялись и какое-то время постояли в таком положении на глазах у изумлённой Параши.

Через короткое время после ареста Темницкого умерла его мать, однако того не выпустили из следственного изолятора, чтобы проститься с ней. Похороны, как и поминки, организовал Лев Алабин, потому что отец его, потухший от горя, был совершенно не в силах чего-либо предпринять.

Верная Параша, как они и знали о том загодя, тихо скончалась в срок, назначенный ей бывшей ведьмой Ивáновой, каковой Ева Александровна Алабина к этому времени окончательно перестала быть. Она потеряла свой дар, прекратив существование в качестве приятной на вид и нрав колдовской сущности ровно в тот момент, как покинула полотно великого Александра Ивáнова. Впрочем, никто в семье этим фактом особенно не удручился. Лёва, уже совершенно расставшийся со своим извечным братом, соперником по жизни и делам, отчасти даже рад был такому обрыву цепочки, ведущей к той части его сомнительного прошлого, за которую в глубине кишок временами он испытывал лёгкое неудобство.

Последующие пару-тройку лет Ева Александровна, воспитывая сына и неустанно заботясь о муже, успевала ещё посещать курсы латиноамериканского танца, открывшиеся на Сивцевом Вражке, неподалёку от их гостеприимного дома. Дело пошло столь успешно, что к концу третьего года занятий она стала преподавать там же, освоив и доведя до более чем приличного уровня практически все, за малым исключением, танцы этой чудесной школы: джайв, пасодобль, сальсу. Однако неизменно любимыми, получавшимися лучше других, так и остались они, самые-пресамые, всё ещё заставлявшие её порой плакать в одиночку или же счастливо улыбаться в момент наивысшего наслаждения танцем, — самба, румба, а также вечное и неохватное, как сама Вселенная, ча-ча-ча…