Читать «Пятая печать. Том 2» онлайн - страница 49

Александр А. Войлошников

— Эй, кореш!.. — раздается голос лохматого, вставай! Паровоз зовет! Эх, мама не горюй, что за война, пацанов ловим! А тебя мы давно засекли. Но не трогали. Потому как с понятием: на фронт пацан пробирается. Нельзя тебе отставать, другие-то зараз заметут тебя, как диверсанта! Немцы русским пацанам раздают взрывчатку — рвать железку! Война, мать ее… а с кем война? Хрен знает… Та еще круговерть. С пацанами русскими что ль?!

Война! Как разряд электротока, пронизывает мое безвольно расплывшееся сознание это магическое слово! Я должен… должен мстить! Мстить!! МСТИТЬ!!! Это слово, вымечтанное с детства, отпечатанное в каждой клеточке тела… то, ради чего живу! Эта великая, живительная идея возвращает сознание. Открываю глаза. Мокрые, скользкие от обильного пота руки моих соседей поднимают меня на ноги. Только б не упасть! От неистовой головной боли сразу темнеет в глазах до черноты. Когда возвращается зрение — все вокруг плывет, кружась и качаясь. Я еще раз корчусь в судорогах, выташнивая на пустой желудок. Мужика в майке от этого зрелища тоже мутит — он рыгает вонью водки и рыбных консервов и тягуче сплевывает. Качаясь из стороны в сторону, я пытаюсь идти.

— Эк тя раскачало, мама не горюй! Ништяк, все хорошо, что хорошо ка-чается… Видать, сомлел ты, паря, малость лишку принял на грудь… аль от жары?.. Ишь солнце-то шпарит, мама не горюй! А коль сердечко слабое, тут к гадалке не ходи, копыта запросто отбросишь… Держись, корефан, шевели подпорками! — командует, который в рубашке. Он почти в нормальном градусе, не раскис на жаре, как тот, в маечке. От головной боли теряя по временам то зрение, то сознание, корчась от спазм и судорог, бессмысленно скрипя зубами по тошнотной слизи, заполняющей рот, я, мотаясь в крепких руках как безвольная кукла, иду, иду… через дурноту и беспамятство, хрипя и задыхаясь, а все-таки иду… потому что должен сделать что-то очень важное… важнее жизни! Мстить! МСТИТЬ!!! МСТИТЬ!!! Хватаюсь мокрыми, скользкими от пота и блевотины, непослушно ватными руками за горячие поручни, с помощью помощников, на карачках карабкаюсь, из последних сил карабкаюсь в горячий железный вагонный тамбур. Встав на коленки, цепляясь за стенки, пытаюсь встать. Но только поднимаю голову, как все перед глазами взлетает вверх, заваливаясь вбок и стремительно падает в кромешное никуда. А там, в черной-пречерной темноте, мучительно больно хохочет железо, но тут же грубый железный хохот превращается в нежный звон серебряных колокольчиков — дивный звон, серебристо-звонкий, чистый, неземной… и сердце сжимает страх:

…казалось, что он несётся на всех парусах к тому смутному бреду, которым начинается иная безвестность, именуемая смертью.