Читать «Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь» онлайн - страница 50

Для гида, сопровождавшего поляков, работы было не так уж много, так как вопросы задавались крайне редко: у европейских туристов великолепная информационная осведомлённость о России, к тому же жизнь отличается только уровнем. Вот если бы это были, скажем, латиноамериканцы или, допустим, южноафриканцы, тут пришлось бы многое объяснять. Ну, например, почему находящийся рядом с храмом теннисный корт пустует, и территория его забросана банками из-под пепси-колы и прочим обёрточным мусором? Да потому что мужчины и женщины в трусах рядом со святым местом как-то не очень сочетаются. Вот и пришлось владельцу корта после обращения соборных клириков в вышестоящие инстанции запереть его на замок и ломать голову над тем, что с ним делать дальше.

А туристы между тем продолжали лицезреть соборы, мосты, каналы, одним словом, всю эту красоту, которую предлагал и продолжает предлагать Петербург каждому приезжающему в этот город. И Северная Пальмира, и Северная Венеция, и Столица Веротерпимости – все названия подходили ему буквально с момента его основания: православные, католики, буддисты, мусульмане, иудеи, даже огнепоклонники имеют здесь свои приходы. Правда, спящие на лавках под сенью кустов дикой розы алкоголики и бомжи, несколько омрачали этот петербургский колорит, но такова уж особенность российской действительности, которая во все времена и эпохи оставалась в своём первозданном виде именно такой. И это тоже было приметой этого мировой славы города. Туристы из Польши не очень этому удивились, так как и у них в стране, особенно в восточной её части, такие алкогольно-бомжатные картины тоже не редкость. Но, тем не менее, в руках у каждого мгновенно появились фотоаппараты, запечатлевшие сию, не столь экзотическую, сколь традиционную российскую достопримечательность, которая, увы, не одну уже сотню – если не тысячу – раз фигурировала на обложках различных зарубежных изданий, выдавая действительное… за действительное. Но никому из первых лиц государства за это не было стыдно, ни в советские годы, ни, тем более, сейчас, когда треть населения страны брошена на произвол судьбы, а другая треть спивается. Однако эта картина нисколько не помешала появиться здесь внезапно нагрянувшим то ли московским, то ли, родным, петербургским кинематографистам. Картина с лежащими на лавках бомжами существенно обогатилась тем, что с собой привезли сюда киношники. А привезли они, в эти естественные декорации, солдат, полицейских, дам и мужчин в соответствующих нарядах, пригнали пролётки конца XIX века и, развернув на этом месте осветительную аппаратуру, какие-то палатки для съёмочной группы и для них же буфет, приступили к съёмкам очередных кадров нового и, надо полагать, исторического фильма. Милиция выставила наряды на всех концах проезжей части вдоль набережной, а толпа зевак не преминула тут же образоваться на мосту, как это было во все времена, когда начинали где-либо на открытом воздухе «крутить фильму». Кстати, натура почему-то именно этого исторического места Петербурга привлекала и продолжает привлекать уже не одно поколение известных и совсем неизвестных российских, да и зарубежных режиссёров. Например, экранизированный Достоевский многими своими эпизодами предстаёт именно в натуре этих мест Петербурга. Снимали здесь натуру и американцы, и французы, и англичане ещё в советские годы и, особенно, в начале девяностых, когда на западе открылась «мода» на Россию.