Читать «Галактика обетованная» онлайн - страница 130
Николай Михайлович Коняев
Как я мог не понимать его, если коряво и неумело, но при этом очень верно Федор Михайлович излагал любимую мною мысль Н. Ф. Федорова о том, что сознание человека было необходимостью для земли, для целого мира, как необходим разум для природы.
Я поставил Феде бутылку, а вам, любезные мои читатели, повторю, что не стал бы спешить с упреками биографам Федора Любимова.
Возможно, как и я, Давид Эдуардович Выжигайлошвили-Шеварднадзе, древние летописцы знали интересующие вас подробности, но пренебрегли ими, посчитали несущественными, а запечатлели Федора Михайловича в вершинные минуты его жизни.
У пивного ларька.
В зале заседаний 106-го Внеочередного съезда рельсовских депутатов…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, или СВЕТ В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ.
НАЧАЛО
Политическая карьера Ф. М. Любимова началась на 106-ом Внеочередном съезде рельсовских депутатов, куда Федор Михайлович зашел вместе со своим соседом, депутатом Калужниковым.
Обсуждался Закон, по которому, каждый гражданин Израиля мог бы автоматически стать министром Рельсовска.
И как всегда, вместо того, чтобы проголосовать этот насущно необходимый закон, без которого тормозились все реформы в Рельсовске, начались прения.
Депутаты пустились в рассуждения, дескать, права человека нельзя сводить к праву получать заработанную плату. Известно ведь, что права человека — дело тонкое.
— В конце концов, — говорили депутаты, — Рельсовск в чем-то должен идти по своему пути.
Ожидая товарища, Федор Михайлович внимательно слушал прения, а потом вдруг попросил слова.
Слова Любимову не дали.
Все здесь помнили сказанные им накануне Эпохи Исчезновений слова, дескать, депутат и русский — это несовместимо.
И тогда Федя сказал, обращаясь к президиуму, прямо из зала.
— Вы, мужики, уже пёрнули все. Хорошо или плохо — другой вопрос. Но вы пёрнули. И значит, ждать от вас больше нечего. А я, — Федор Михайлович многозначительно умолк.
— Что ты, что ты, Федор Михайлович?! — заволновался спикер Яков Абрамович Макаронкин.
— Я — нет, — выдержав паузу, сказал Федор Михайлович.
— Что нет, Федор? — еще сильнее занервничал Яков Абрамович Макаронкин. — Мы не поняли, в президиуме, ты за Закон или против? Что ты говоришь?
— Ничего. Я говорю, что еще не пёрнул пока.
Надо сказать, что 106-й Внеочередной съезд рельсовских депутатов проходил в разгар сто тридцать третьей гражданской войны, начавшейся, как вы помните, из-за жарких дискуссий об основах датировки событий московской истории.
Многие депутаты выступление Федора Михайловича Любимова восприняли именно в контексте международной политики.
— Ну, и что же из этого следует, господин Любимов? — нервно спросил Яков Абрамович Макаронкин.
— Как что? — удивился Федор Михайлович. — То и значит, что я еще пёрну!
Речь Федора Михайловича произвела неизгладимое впечатление на всех жителей Рельсовска.
— Действительно, — рассуждали они. — Каждый, кто хотел, уже сказал все, что хотел сказать. Каждый, кто хотел что-то сделать, уже сделал. Один Федор Михайлович, кажется, пока держался в стороне. Он один пока еще не пёрнул. А ведь это его, Фединым, умом дошли мы до смысла реформ? И вот теперь Федор готов действовать солидарно с московскими директивами. Конечно, неизвестно, что будет, когда он пёрнет, но всё равно надеяться больше не на что… А так все-таки хоть какой-то свет в конце тоннеля.