Читать «Галактика обетованная» онлайн - страница 117

— А кто это такой?! — удивился я.

— Этот-то? Так это и есть наш Борис!

— Ельцин?

— Ну да. Неужто сами не видите? Он уже только и может улыбаться. Метастазы пошли в мозг. Даже откуда он и то не помнит. Вот мы и зовем его Борей Ельциным.

Присмотревшись внимательней, я понял, чем была вызвана ошибка рельсовцев. Да. Ухмылка человека была такой же косоватой, как у Бориса Николаевича Ельцина, весьма схожим было и мычание, однако имелись и отличия, которые перечеркивали все сходства. Человек, стоящий возле рельсовского ларька, был трезвым и по-рельсовски тощим, и именно это и дало мне возможность сразу же опровергнуть ошибочное предположение…

Но это отступление.

Вернемся к нашему повествованию.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, или ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВТОРОЕ

Между прочим, именно в те дни, как явствует из документов, проблемы оголодания народов серьезно заинтересовали господина Громыхалова.

— Иудкин, ты чего, а?! — возмущенно закричал он, как явствует из воспоминаний. — Ну, я понимаю, что имиджмейкер ты, а не хрен моржовый. Но зачем старух голодом морить, а? Чего тебе, Иудкин, старухи худого сделали?

— Инфляция такая, — отвечал на это мечтательный поэт. — Дефолт. Это у нас только пятилитровый банк восьмилитровым стал. А у фаундрайзера этого, у Якова Абрамовича, слышали, целую литру слили. Теперь двухлитровый у него банк называется. Менаджмент, в общем.

— Менаджмент? — задумчиво переспросил Громыхалов. — А-а. Ну, тогда ладно. Чего же ты молчал про инфляцию? Я думал, ты просто так старух голод моришь, а раз дефолт, тогда все культурно, понимаешь ли.

Вот так, за делами, и проглядели все, — Иван Гаврилович Громыхалов не исключение! — что из города исчезают русские.

Исчезновение это совершалось хоть и не так стремительно, как исчезновение евреев, но тоже быстро, а результат оказался еще страшнее.

Вначале, как водится, исчезли с городских улиц русские буквы, магазины превратились вдруг в шопы, а дворцы культуры и клубы — в дансинги, казино и дискотеки.

И в разговорах рельсовцев все реже попадались прежние, старорусские слова.

— Эксклюзивный дистрибьютер фирмы «Яков Макаронкин», — представлялся рассерженным покупателям директор какого-нибудь «шопа».

— Отрубей бы пачечку, — оробев, просил клиент. — Или очистков картофельных пару килограммов.

— У нас теперь бартер, — снисходительно улыбался эксклюзивный дистрибьютер. — Рельсы, медь. Все конкретно. Хошь очистков купить, конвертируемую валюту неси. Мани-мани, валенок! Баксы, одним словом!

В комитетах охраны рельсы разговоры, разумеется, велись другие, но тоже для постороннего человека не вполне понятные.

— Консенсус… Импичмент. Спикер, — мелькали тут слова.

Человеку, никогда не бывавшему в Рельсовске, невозможно поверить, что, не взирая на столь явные приметы грядущего исчезновения, сами рельсовцы ничего не замечали.

Увы, это так.

И дело тут не только во всеобщей удрученности по поводу исчезновения евреев, не только в умственной хмари, мешающей замечать иностранные буквы на вывесках и непонятные слова в разговорах.