Читать «Дикий барин (сборник)» онлайн - страница 144

А дело в том, что я не чувствую и не понимаю современную демократию. Она меня эстетически настораживает. Не могут быть в преуспевающих обществах такие рожи у лидеров, например. Такие затертые речи, жесты. Такая понурость.

Посмотрите на этот гербарий! В прежние годы кем бы мог быть нынешний премьер Англии? Максимум форейтором. А Буш-младший? Типичный шофер. Про Меркель и бухгалтерские счеты даже ничего не буду писать. Берлускони радует своим мантуанством каким-то, это правда. Типичный аферист. Симпатичен мне. А остальные – нет!

Греческие народные собрания трудно представить мертвыми и анонимными, хотя все участники их мертвы, как могут быть мертвы только древние греки, и так же безымянны, как умеют только они же.

Новоевропейские общественные институты в моем понимании, в моем круге воззрений, не образуют общественной жизни. Бубер в «Я и Ты» писал, что безжизненность этих институтов – это «голем – искусственное создание, имитирующее жизнь, когда подчинено, и убивающее ее, когда свободно».

Мне по духу близок вольный волжский анархизм, ватага, заляпанные дегтем богатые шаровары и золотая персиянская цепь, болтающаяся на впалой рубленой груди. Я люблю, когда горячо и когда холодно, но не люблю, когда тепло. Мне в тепле скучно и томительно. Мне очень неуютно сейчас в этом мире корректностей и недоговоренностей.

Мне лучше бы неторопливо резать кого-то ножом, честное слово. Спрашивая за зарытое с прошлого раза.

Бездушие

Как прекрасно устроен наш уютный мир!

Я имею в виду не мир, где гибнут, разорванные винтами черных кораблей молодые китята, где инфляция и вчерашняя косметика на девичьих лицах. Я имею в виду свой собственный, домашний мир.

Утром, растерянно глядя по сторонам (а это мое обычное состояние) и вытягивая то одну, то вторую ногу для поцелуев дробно семянящих на коленях по опочивальне родных, думал и грустил.

Если я не сообщил всему свету, ломая руки, о том, что у меня тетка умерла в возрасте восьмидесяти семи лет, если я не вышел к утреннему кофе с перекошенным скорбью красным лицом, щелкая лорнетом, а просто скромным голосом сообщил, что завтра улетаю на похороны, это разве повод называть меня бесчувственным и бездушным, и еще по-всякому рыдать при этом над гренками и яйцом всмятку?

Я разбаловал своих близких! Да что там близких – всю округу! В нравственном смысле. Они не выдерживают столкновения с простой реальностью, им необходимо предоставить в нагрузку еще и драматические представления на эту тему, они хотят теперь еще и обязательного шоу. Чтобы я, прознав о смерти женщины, которую и не видел никогда, вошел в залу, скользя руками по мрамору стены, не видя ничего от слез, и прорыдал сквозь манжеты, что теперь и наша жизнь кончена, кончена!

Передача

Мне бы на телевидении вести передачу по вечерам для малышей каких.

То есть дети сидят, вжавшись в горшки, у телевизоров, а на экране я методично хреначу топором по игрушечной плахе, с доброй лукавинкой смотрю в детские комнатки, сдувая потную челку со лба. И, значит, про историю, про нее… Справа же от меня (одесную) – ватный Малюта Скуратов (Филя такой), слева же (ошую, сталбыть) – болтает ногами повешенный еретик.