Читать «В стране долгой весны» онлайн - страница 129
Евгений Фролович Рожков
— Напишу стихи о Прекрасном Мужчине, — сказала она вслух и улыбнулась сама себе.
Она вернулась к дивану и альбому. Пожелтевшая фотография ждала своей участи. Это был групповой новогодний снимок. Десятка два мальчиков и девочек, разодетых кто под зайчишек, кто под лисиц и прочих зверят, сгрудились вокруг елки, тараща любопытные, возбужденные глазенки на фотографа, нацеливающего на них невидимый теперь фотообъектив. Она нашла себя — вот в белом платье, с высокой картонной короной, в центре которой звезда, ну прямо Елена Прекрасная, хотя она не Елена, а Лариса. Но тогда, в тот новогодний праздник, она была именно маленькой Еленой Прекрасной. Она нашла еще одного мальчика, ради которого был затеян весь этот поиск в альбоме. Вот он с краю снимка, наполовину загороженный другими, но лицо видно, можно догадаться, в чем он одет. На нем матроска, пилотка с якорем. «Значит, быть моряком — его мечта почти с самых пеленок», — подумала она.
Она надорвала фотокарточку, но порвать ее совсем не хватило сил. Она оставила этот снимок во имя того, что в том мире, мире, очерченном разумом пятилетней девочки, этого человека, мальчика из старшей группы, сильно похожего на девочку, возможно, тайно страдавшего от этого, для нее не существовало.
Она спрятала пухлый альбом и остановилась у трюмо.
— Если ты хочешь умереть от тоски, — сказала Лариса себе вслух, — то сходи на кладбище и посмотри, как впишется в пейзаж твоя могила.
«Можно сказать, ты девочка ничего, все в норме: карие крупные глаза, слегка удлиненное лицо, лоб высокий, без единой морщинки, аккуратный нос, с небольшой родинкой на ноздре, в самом ее углу (фу гадость, зачем она нужна), рот немного большеват, но этот недостаток компенсируется ямочками на щеках, волос длинный, блестящий, плохо, что немного жестковатый, шея длинная и красивая, фигура тонкая, но слегка полноватые бедра. О, как я стыжусь этой полноватости, округлости бедер! У других все тонко, аккуратно, а у меня… — и с этим ничего не поделаешь».
Сама себе она не нравилась. Если бы не эти бедра!
Было воскресенье, и с самого утра Лариса не знала, куда себя деть. Комната напоминала одиночку. Ей хотелось к людям, потому что одной совсем тоскливо.
Она надела длинную белую вязаную юбку с узором по подолу, ярко-красную шелковую кофту с жабо и подкрасила губы, ресницы, припудрилась.
«А ты бываешь милашечкой! Позволь тебя закадрить?» — шутила она про себя.
Она пошла по длинному коридору общежития, уставленному ящиками с картошкой, разными банками, сумками, детскими колясками, старой мебелью. Коридор пропах рыбой и квашеной капустой, жареной картошкой и подгоревшим молоком. У каждой двери — по-своему. На дверях висели рабочие спецовки, промасленные куртки, в двух местах перегораживали коридор выстиранные пеленки.
У последней комнаты Лариса остановилась, бесцеремонно, без стука, резко толкнула дверь.