Читать «Костяной браслет» онлайн - страница 6

2

Земля повернулась.

Первый день сентября. Уже почти осень. И почти закат. Сольвейг уже и забыла, как по душе ей было это межвременье; а затем — безотчетно, как животное, — она вспомнила.

— А почему бы тебе не поспать снаружи? — предложил отец. — Ты всегда выбираешься под звезды, когда подступает осень.

Хальфдан обнял дочь крепко, как на поле Стикластадир, и снова она ощутила его дрожь.

— В это время лучше всего спится без крыши над головой. — Голос его звучал хрипло. — Звезды сейчас такие… хоть рукой собирай.

— Тогда пусти меня. — Сольвейг в ответ засмеялась и попыталась освободиться из объятий отца, но в глубине души ее зародилась тревога. На самом деле ей хотелось сказать: «Пожалуйста, не отпускай меня, никогда не отпускай».

— Ну что ж, Сольва, оправляйся.

За их хутором было возвышение, и туда пошла Сольвейг. Опершись на белесую березку — гибкую, как и она сама, — девушка загляделась на фьорд. Вода расплавленным серебром змеилась на север и сияла рыжим пламенем на юге и западе — там, где подступала к заходившему солнцу.

И сам холм окрасился огненным: алые листья рябины уже пахли осенью. Среди упругого мха глаза Сольвейг разглядели целую прорву черники. Она набрала ягод в кожаную суму, притороченную к поясу, но кое-какие из них отправились к ней в рот. Девушка жевала их до тех пор, пока ее язык и губы не стали синими, как у подменышей, которых приносят эльфы.

Мачеха Аста порой говорила ей, зажав во рту дюжину игл: «Словно про тебя слово придумано. Как есть подменыш! И эти твои глаза. Один серый, другой цвета фиалки. Смотрят так пристально и расставлены слишком широко. Ты и не юна, и не стара».

Сольвейг вздохнула.

Прижав ухо к замшелому камню, она услышала в нем будто бы раскаты грома. Отдаленные, как ее первые детские воспоминания.

Девушка не чувствовала страха, но знала: что-то происходит. Может, во глубине пещер, сочащихся влагой, в этих обителях гномов-кузнецов. Может, еще много, много дальше, в девяти днях конной езды сквозь морозный туман и тьму, в мире, где живут мертвецы.

Но едва она легла на землю — прямая, как свеча, — и прижала ухо к скале, земля вновь погрузилась в дремоту. Сольвейг не слышала ничего. Только собственное дыхание да жужжание мошкары.

Она перевернулась на спину и сцепила пальцы за головой. И задумалась о Стикластадире, о том, как отец не может — и никогда не сможет — отвязаться от воспоминаний о той битве. О том, какие руны ей лучше вырезать на найденной лопатке. Сольвейг смотрела, как кровоточащее солнце погружалось в воду, и, вздрогнув, завернулась в плед из овечьей шерсти — шерсти одноглазого Тангла.

Плед ее задубел от изморози, что падала с гривы жеребца, на котором по небу мчалась ночь, да Сольвейг и сама окоченела от седого мороза.

Проснувшись среди ночи, она лежала и дивилась на тысячи и тысячи звезд над головой.

Ей подумалось: «Я знаю, что лежу сейчас тут, на холме, но — чудеса! — чувствую, будто нахожусь везде и всюду. Я живу и ныне, и во все времена разом».

Сольвейг снова закрыла глаза, и ей приснился сон. Однажды отец рассказал ей историю о невесте, пропавшей в день свадьбы. Во сне этой невестой была сама Сольвейг, и она побрела куда-то недалеко от брачного пира и танцевала с фейри, приняв их за гостей. И пригубила их вина…