Читать «Чтобы в юрте горел огонь» онлайн - страница 53

Девочка по серьёзному, доверительному тону бабушки не может понять, на самом ли деле она верит, что сумеет дождаться, когда внучка вырастет и станет учительницей, или просто ободряет её, высказывая своё заветное желание, похороненное вместе с Борисом в могиле под Сталинградом.

— Хорошо, бабушка, я постараюсь, — тихо соглашается Нилка.

Больше они так и не смогли побыть наедине. Дверь не закрывалась. Шли соседи, знакомые — кажется, в этот день весь улус побывал в их доме, каждый пришёл выразить сочувствие Антонине, старшей дочери Олхон. Люди неторопливо рассаживались за столом, пробовали свеженину и кровяную колбасу, пили наваристый жирный бульон, но не было оживлённых разговоров, не было радости, за столом.

Бабушка ходила из комнаты в кухню, мыла грязную посуду, подавала чистые ложки, тарелки, стаканы. Антонина не ела, не пила. Она крепилась как могла, и всё-таки искреннее сочувствие земляков тронуло, размягчило её. Внезапно, уронив голову на стол, мать горько, отчаянно зарыдала: «Баирка, сыночек, радость моя!..»

Нилке хотелось помочь ей, но она не знала, как это сделать. Подошла близко к матери, та обняла её. Нилка почувствовала нервную дрожь её тела, ощутила её тепло. Недолго продолжалось это, вот уже Антонина отодвинула дочь от себя, встала из-за стола и послышался её голос: «Нам пора!»

К дому уже подъехал Кузьма на бричке, запряжённой тем же нетерпеливым рысаком, что привёз Нилку в Алгу. Бабушка и Анна грузят пожитки, их набралось немало. Здесь и мешочки с сушёной клубникой и тминным сыром, банки с вареньем, пакеты с мясом и пирогами, шанежками и печенюшками, сетки с морковью и подсолнухом.

— Ну что вы, мама, зачем так много, на станциях всё можно купить, — протестует Антонина.

— В дороге всё пригодится, ведь не одна едешь, — не сдаётся бабушка. — Ну, кажется, всё положили, ничего не забыли.

Нилка и Антонина прощаются со всеми, садятся в бричку. Смазанные колёса легко катят по мягкой, заглушающей звуки земле. Не успевают они проехать несколько метров, как слышится требовательный окрик:

— Стой! Подождите!

Олхон догоняет бричку и суёт в карман внучкиного пальто мятую синюю пятирублёвку.

— Это тебе на сахар, дочка, на сахар… — плохо справляясь с одышкой, шепчет она побледневшими, синеватыми губами.

Кузьма ослабляет вожжи, конь припускает хорошей рысью.

Антонина сидит ссутулившись, спрятав руки в широкие рукава лёгкого, уже не по сезону пальто и смотрит вперёд, а Нилка не может оторвать глаз от понурой фигуры бабушки, уменьшающейся и уменьшающейся с невероятной быстротой. Всё в ней бунтует, не может смириться с тем, что ни она, ни мать, ни Кузьма не могут повернуть лошадь назад, что все они торопятся куда-то, спешат в надежде на лучшее, оставляя по пути самое дорогое.

Дорога идёт в гору. С высоты, на большом расстоянии Алга выглядит игрушечной деревенькой, с серыми домами, которые согнал, сгрудил в одну кучу могучий ветер посередине степи. Девочка ни разу не видела настоящего моря, но сейчас она знает, какое оно, — не синее как в книжках, а зелёное с бурым и желтоватым оттенком, спокойное и широкое, как древняя аларская степь. И кажется ей: далёкий батор Алаир шлёт ей свои последние слова: «Дети — спасители и продолжатели рода, дети — сила, радость и надежда семьи, и никто не умирает, не исчезает бесследно, пока его родные и близкие живут на земле».