Читать «Шайтанкуль - чёртово озеро» онлайн - страница 40

Что за сила заставляет его жить и мучиться? На этот вопрос он не мог ответить. А что, если не Бог, а что-то другое, что управляет судьбами людей, есть на земле? И это "что-то" вершит Высший Суд, охраняя и восстанавливая справедливость среди людей.

Нет, Погарцев не верил в Бога, не верил в это "что-то", и кто знает, не виной ли тому его грехопадение? И не безверие ли довело его до этого?

Итак, нет ни Бога, ни чёрта, нет ничего над человеком. Но тогда почему он живёт в камышах и истязает себя самонаказанием? Может быть, Бог или кто-то похожий на него живёт внутри каждого человека и носит женское имя Совесть?

Нет Бога — всё остаётся на Земле: и дела великие, и грехи великие. И всё кончается смертью: и дела твои, и грехи твои. Умри, и уйдут от тебя нескончаемые муки, и с тобой уйдёт эта неспокойная и настырная совесть, которая заселяется природой в человека с его рождения. Кабы не совесть, то ушёл бы человек к небытие.

Ну а всё-таки, если бы была такая возможность — вернуться в ту ночь? Вот идёт он по огороду своему. Остановился. В окне Ольгу увидел. Сердце вздрогнуло: живая! А тут Николай со стороны: целует её. Ольга кофточку снимает. Свет гаснет, и груди её сейчас Николай ласкать будет. Больно тебе, Погарцев? Ещё как больно! Ещё как обидно! Но ведь не ушёл Андрей к соседу, не уехал на месяц в город. Нету его для Ольги и Николая. Десять лет прошло, а от него ни единой весточки. Может, сгинул он в далёких краях? Сколько их таких, забирали тёмной ночью, и больше никто и никогда их не видел! А ведь Ольге чуть больше тридцати. И десять лет из них — без мужа. Ждать всю жизнь? Ему хорошо — он, может быть, мёртвый, а ей каково? Ведь природа её великой силой зачатия наградила, материнством! Николай Ольгу любил — это Андрей ещё до женитьбы видел, но не стал Колюня переходить дорогу старшему брату, да к тому же Ольга Андрея выбрала.

Всё правильно. Но ведь немного, чуть-чуть, хотя бы ещё полгода могла подождать!

Ну ладно, случилось. Больно ему стало. А разве раньше, в лагере, где сплошь и рядом царило унижение ему легче было? Ради Ольги, ради Марьюшки терпел. Но тут-то ради кого? А ради Марьюшки. Постучал бы. Вошёл. Сказал бы им: "Себе ещё родите, а Марьюшку мне отдайте". Куда бы делись — отдали бы. И пусть бы жили, детей рожали. А он с Марьюшкой бы. Хорошую бабу нашёл бы себе. Красивую, хозяйственную. Их после войны много безмужних, красивых да хозяйственных было. Ещё бы детей нарожали, и сын, наверное, был бы.

Почему, почему эти мысли не пришли в его голову в ту ночь?!

И от сознания, что всё могло быть иначе, что мог он ещё испытать счастье — простое, земное человеческое счастье — слёзы комком застряли в горле. Нет, ему некого винить в случившемся. Только себя. Только себя. Одного себя.

Лежал вот так тихо Андрей, ворочал, как валуны, свои тяжёлые, горькие думы и неожиданно уснул. Снилось всякое: волки, корсаки. Ни с того ни с сего — конвоир их, как оглашённый, орёт и толкает Андрея, бьёт в спину прикладом. А тут и пожар вдруг — камыши горят. Высоко, до самого неба горят. В огне волк, убитый им, мечется. Потом будто и не волк вовсе — голова на нём только волчья. А так — в платьице голубеньком, точь-в-точь, как на Марьюшке. И вместо лап передних — ручонки детские. И рычит этот волк-дитё жалобно.