Читать «Шайтанкуль - чёртово озеро» онлайн - страница 34

Забыл про сожителей своих Старик, весной ошеломясь, а они, твари живые, не меньше его по солнышку соскучились да по воздуху вольному, чистому.

Поднялся Старик с валуна, заспешил в землянку. Хотел уток наружу вынести, да вот беда — клеть через нору не пролазит. Стал лопатой выход копать. Копал — уморился, аж спину не разогнуть. Широкую нору в землянке пробил — засветлело в ней.

"А так и оставлю! — решил отшельник. Чего комарья бояться — кровь гнилая, зловредная. Комару — и тому противно кушать. Зато воздух свежий!"

Старик вытащил клетку на улицу. Закрякали, заволновались утки, зажмурили глаза от яркого дневного света.

— Эх вы, мои горемычные! — Старик сыпнул уткам горстку зерна. — Сейчас я вам травки нащипаю молодой, сладкой. Это ж надо: вольная птица всю зиму за решёткой просидела. И за что вам, неразумным тварям, наказанье такое?

Хозяин острова стоял на коленях и, приговаривая, рвал траву-спорыш. Утки просунули головы через прутья, крякали взволнованно.

— Не обессудьте, Киряка с Крякою (так он назвал уток), не выпущу я вас пока. Родня ваша ещё не прилетела — пропадёте. Да и как же мне, старику, без вас? И поговорить не с кем. Чего, Кряка, заволновалась? Чего расходилась? Не согласна, что ль? Ну уж ты, девка глупая, помалкивай! Много ли жизни видела? А вот слопает тебя крыса водяная или коршун из камышей вырвет — кому крякать будешь? То-то. Сиди уж в клети. Оно, хоть и в неволе, но безопаснее.

Приоткрыв крышку клетки, Старик бросил траву. Утки оголтело бросились на неё.

— Нравится? Это не зерно, что в глотку не лезет. Раззадорили вы старика! Пойду-ка и я за щавельком схожу. Там, в ложку, его много бывает. Листочки у него по нынешнему времени — с ноготок, однако на кружку супа насобираю, порадуюсь. Мне, беззубому, щавелевый суп хлебать только и осталось.

Утки задрались за траву.

— Но-но, не буяньте! А ты, Киряка, уступи! Чего, балбес, сестру забижаешь? Погляди, погляди мне! Приправлю тобой суп — будешь знать-то!

Старик вынес из землянки небольшое плетёное лукошко, поплёлся не спеша в дальний конец острова, к ложку. Малая забота — щавель, а сняла нудоту зимнюю, облегчила душу. Уж теперь он не станет на валуне подолгу сиживать. Завтра, коль сил хватит, сеть сушить вытащит, мордочки на новом месте выкинет. Оно, хоть и мутна ещё вода, да, может быть, залезет какой одуревший карась, а то и рак на запах заползёт. Сеть же на все времена хороша — в любой час рыба в воде шастает.

— Эх, недурно ушицы похлебать! — причмокнул губами Старик.

Он уже не хотел думать о том, что всего три поры года ему отмерено: весну проживёт, лето открасуется, а осенью на покой собираться будет. И то ладно — ни огорода садить, ни хлеба сеять, ни мяса запасить. Живи казаком вольным: сегодня сыт — завтра Бог поможет. Значит, и думать нечего. Надо воздухом степным на сто лет надышаться, солнышком высоким налюбоваться. И вообще, за двадцать семь лет один отпуск взять, беззаботно перед смертью пожить, а Бог его последнюю слабость простит. Чего гневаться? Отбыл наказание. Сполна отбыл. Разве кто другой на его месте такие муки вынес бы? Через такие страхи прошёл бы? Или умом тронулся бы, или с камнем на шее на дно пошёл бы. А он, видишь, себя не потерял, в мыслях не заговаривается: и сегодня может с кем угодно поговорить по уму — было бы о чём. А что оброс космами да оборвался — тут уж не до красоты. Пугаться некому. Разве что сам вздрогнет, если отражение своё в воде увидит.