Читать «Госпожа камергер» онлайн - страница 182

Князя Долгорукого похоронили у подошвы хребта Нако, который он штурмовал с веселым, свойственным молодости, мужеством, почти с бесшабашностью, под раскидистым деревом, усеянным темно-красными, спелыми абрикосами, – далеко от родного и милого его сердцу промозглого, сырого, имперского Петербурга.

Сначала пушки выстрелили залпом в его честь, за ними последовал ружейный салют – офицеры салютовали саблями. Генерал Вельяминов произнес над могилой суровую, но трогающую сердце каждого русского речь о должном самопожертвовании во имя блага государя и Российской империи.

Когда же пришел черед говорить полковнику Потемкину, тот слово свое уступил Лермонтову. «Тебе, Кавказ, суровый царь земли, я снова посвящаю стих небрежный, как сына ты его благослови. Еще ребенком робкими шагами взбирался я на гордые скалы, увитые туманными чалмами, как головы поклонников аллы. Там ветер машет вольными крылами, там ночевать слетаются орлы. Таинственней, синей одна другой все горы, чуть приметные для глаза – сыны и братья грозного Кавказа…» – стихи, прочитанные поэтом над могилой князя Долгорукого, слышал весь экспедиционный корпус – горное эхо разносило их далеко. Слышал, окутанный белесым туманом, хребет Нако, несущая бурные, коричневые воды к морю, обильно напитанная кровью река Шапсухо и застывшие в полусне чинары на ее берегах.

Пока длилась погребальная церемония, никто не заметил, как со стороны реки подъехала арба и с нее слезла, опустившись по-звериному сразу на четыре конечности закутанная в черное согбенная, почти с круглой, горбатой спиной фигура, о которой даже трудно было бы предположить издалека, принадлежала она женщине или мужчине.

Привязав лошадку к могучему кипарису, верхушка которого свисала вниз, срубленная артиллерийским ядром, фигура приподнялась – передние конечности ее оторвались от земли, став уже вполне напоминать руки, а все очертания приняли немного человеческий облик. Присев на прибрежный камень, фигура та, закутанная платками так, что не видать было совсем лица, терпеливо дожидалась окончания погребальной церемонии, а когда солдаты и офицеры, отдав последнюю почесть погибшему другу, стали расходиться, пропускала их мимо себя, выглядывая из-за широких краев платка, скрывающих ее лицо.

Вдруг она, видимо, нашла взглядом того, кого искала, и скатившись с камня боком, поспешила вперед, все так же опираясь временами на обе руки, кроме ног.

– Гей, гей! Чего лезешь-то, чего надо? – сердито прикрикнул княжеский денщик Афонька на получеловеческое создание, ростиком своим достигавшее ему едва до пояса. Длинные, коричневые ручонки, сплошь изъеденные незаживающими язвами и покрытые струпьями, хватали денщика за края бешмета.

– Гяур, большой гяур, – донеслось до него из-за платка шамкание беззубого рта, от которого он только и увидел, что изборожденные шрамами губы…

– Какой гяур тебе еще? Откуда ты взялась? – продолжал отбиваться от нее Афонька, стараясь не только не смотреть на убожество согбенного существа, но и даже не дышать от него – напоенный множеством цветений кавказский воздух и то не перебивал зловония этого тела.