Читать «Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени» онлайн - страница 159

Композиционная строгость, шаблонность, каноническая жесткость истекали из репрезентативной ее функции: служить статусным атрибутом. «Плоскостность, локальность цвета, орнаментальность», а также присутствие гербов как маркеров были основными свойствами парсуны, истекающими из ее статусного характера. Исключительные свойства человеческой натуры, тончайшие черты его характера, физиогномические нюансы не волновали авторов парсун. Выходить за пределы узкой задачи – точно вписать фигуру в канонический набор изобразительных, репрезентативных правил – им не было необходимости. Л. И. Лифшиц выразился по этому поводу интересным образом: «В отличие от „реалистического“ европейского портрета XVII века человек в парсуне, как на иконе, не принадлежит себе, он навечно выведен из потока времени, но при этом лицо его обращено не к Богу, а к реальной действительности. Синонимом вечности здесь является не Царство небесное, а история как пространство, заключающее в себе все героические деяния великих людей». Позволительно употребить даже сравнение с «великолепным цветником» или «гербарием», где «каждое лицо, украшенное орнаментальной рамой, занимает свое особое место» и обликом своим представляет примечательные события.

Изобразительное искусство

Основным сюжетом в живописи становится светский. Особым спросом пользуется портрет во всем многообразии его форм. Развивается камерный, парадный портрет, в рост, погрудный, двойной. Во главе угла постепенно встает человек, его личность, эмоциональная картина. Даже в Преображенской серии портретов, запечатлевшей лица шутов – членов Всепьянейшего собора, – уже читается внимание к индивидуальности, самоценности человеческого лица. Например, это остро заметно в портрете Якова Тургенева. Отражаются и реалии быта: в портрете Алексея Василькова обнаруживается элемент натюрморта. Но изобразительный мир Преображенской серии еще не порвал с XVII веком. Процитируем искусствоведа Е. Гаврилову: «Это последний, заключительный аккорд древнерусской живописи». Но нельзя не упомянуть, что эта серия создавалась под влиянием западноевропейской традиции шутовского портрета и была во многом обусловлена ею.